Нико Кавакидзи - Hotel California

«Мне нужно было срочно явиться в офис, так как какой-то разъяренный клиент не хотел платить за заказ. Я оставила в холодильнике омлет с тофу. И прости, что не проснулась с тобой».

P . S . Ты очень сладко спишь

Рюцике

Я съел омлет с тофу, вслушиваясь в удаляющийся бег поездов. Закончив с завтраком, я подошел к виниловому проигрывателю и включил «Hotel California». Вместе с ритмами проносились воспоминания о бульваре Одори, выставке, осьминогах и бархатном теле Рюцике. Все это казалось мне таким далеким, но вместе с тем приближенным к моему настоящему, что и терзания о моих исчезнувших годах рассеялись, подобно клубам пепельного дыма. Пластинка остановилась, и я пришел в себя. Надев вчерашний костюм, вышел из дома Рюцике и сел в зеленую мазду, включив радиостанцию об искусстве. Забавно, что в Японии ведутся репортажи и новости на любую тематику, будь до финал чемпионата по гольфу или открытие нового вида моллюсков. Ведущие вели обсуждение об вчерашней выставке в префектуре Хоккайдо.

«Хокусай, без всякого сомнения, опередил свое время» – говорил один.

«И чем же это определилось?» – расспрашивает другой.

«Ну, как сказать…его работами вдохновились десятки мировых художников от Пикассо до Дали. Представляете?»

«Пожалуй, вы абсолютно правы. А чего стоит его гравюра про…ее…женщину с осьминогами» – протягивает второй.

«Да, открытое демонстрация сексуальной фантазии дала новаторское движение в искусстве. Хотя для нас с вами это довольно простая часть культуры. Не считаете?» – поддерживает первый.

«В самую точку!»

Я стал рассматривать в своем сознании гравюру женщины с осьминогами, водя по ней от одного угла к другому. В ней было нечто особенное, чего сложно воспринять любителю искусства периода Эдо. На первый взгляд обычная пошлая картинка с больной фантазией одинокого старика. Однако… ты будто бы начинаешь слышать бриз волн, ласкающих обнаженное тело девушки на берегу; морские твари пытаются удовлетворить ее, сжимая свои конечности по ее открытому телу. Наверное, я бы заинтересовался подобными сюжетами, будь мне 20 или 47 лет, но сейчас мне 29, и я добираюсь до своей студии. «А если бы Пикассо нарисовал подобную картинку. Как бы он ее назвал?» – подумал я и завернул за третий квартал.

«Обещаешь, что будешь помнить меня?»

«Обещаю тебе»

Мой висок словно пронзила горячая игла, впивающая с невидимой болью. Я потерял управление и столкнулся с автомобилем на встречной полосе. Удар пришелся по левую сторону машины, унеся ее на несколько метров. Половина лобового стекла была разбита. Из брови, напоминающей разделенный архипелаг, стекала кровь. Я оставался в сознании, пытаясь принять решение. Я хотел было пошевелить своими руками, но тело застыло в холодном поту. В ушах стоял пронизывающий шум сирены.

«Ты будешь только несчастлив со мной»

«не говори этого»

«Не надо»

Да что происходит? Чей это голос? Чьи это воспоминания? И как раздирается сознание…все вырывается из него, будто через сломанную дверь с петель. Все бежит. Все уносится в разные стороны. Остановите это…я…не могу…

«Как же нам быть дальше?»

«Прошу. Только не оставляй меня»

Очнулся я вечером в больничной палате. На мне оставалась рубашка цвета морской волны и серые смятые брюки. Голова пульсировала легкими покалываниями после удара. На руках были яркие ссадины.

В палату зашел то ли врач, то ли доктор. Это был мужчина средних лет. Низкого роста с мелкими сединами на висках. Казалось, что его глаза вырвутся из своих орбит под выпуклыми линзами очков.

– Чувствуете пульсацию в голове? – Спросил он, держа руки в карманах халата. – Или судороги в теле?

– Да только некую слабость. И все.

Молчание длилось несколько секунд, будто доктор – врач уличил меня в обмане.

– Значит…слабость, да?

– Немного голова пульсирует, наверное…

– Ага. Возьмите – Он протянул мне таблетки и мазь с резким запахом мяты, что разносился по всей палате. – Принимайте два раза в день, и будете как новенький двигатель спорт-кара.

Я кивнул ему, и доктор- врач вышел без единого шума, словно пролетев над землей.

В палате стояла тяжелая тишина, нарушаемая гудением стационарного кондиционера. Он был моим единственным собеседником. Моим заблудшим товарищем. Как органы человека, он выполнял свои задачи. Мог выйти из строя. Сломаться и оказаться на свалке. Но он был стойким и гудел из последних сил. Все это время я продолжал лежать на кровати, думая об образе, который меня настиг. Воспоминания проносились словно распутанная пленка. Ее кадры прокручивали один сюжет за другим. Без мотора. Без титров. Именно здесь, лежа в палате рядом с другом-кондиционером, я вспомнил…я вспомнил все, что скрывало в себе мое бетонное сознание. Три года амнезии – года, которые никогда не должны были истлеть. «Прости, что не сдержал обещания» – подумал я, впершись взглядом в зеленый потолок. Внутри было искажено. Тело было слабым, отдавая необъятной тишиной. Глаза были покрыты невидимой пеленою, через которую отдавал тусклый свет лампы. Пелена пронизывала их, проникая все глубже и глубже, подобно паразиту, который ставит своей целью свести вас с ума. Вы чувствуете его. Вы слышите его. И он вас видит. Однако это вовсе не паразит и не пелена – все это часть вашего разума, которая старается сберечь вас от той части воспоминаний, которой не должно было существовать. Однако она есть. И она наблюдает за вами из себя, когда вы спите или бежите марафон. Она неотъемлема от вас, и вы это знаете. Разве вы ее не видите, как я ее вижу сейчас?