Нико Кавакидзи - Hotel California

– Исумара… я недавно в магазине купила очень интересную пластину. Такую: с песнями из семидесятых. Не хочешь послушать ее?

– Если настаиваешь… – выпалил я.

– Причем здесь настаиваю? Я же знаю, что ты вновь сядешь за свои картины и будешь думать о непонятном. А я хочу завершить вечер, так сказать…правильно, что ли. Трудно самой объяснить.

Я вышел из машины и подошел к двери Рюцике, отперев ее ручку легким движением.

Она жила в отдельном доме с небольшой оранжереей на задней стороне. В ней росли акации и стояло дерево сирени. Комнаты были обставлены в соответствии с японскими традициями, в которых выделялись журналы моды и полки художественной литературы. Никогда мне не приходилось видеть столь огромную коллекцию книг, расставленных в жанровом порядке.

– Почему ты не решила стать писательницей? – спросил я и прошел в зал.

– Хотела, но…довольно трудно совмещать с ежедневной волокитой в офисе. – Она распустила шелковые волосы до плеч. – Сидишь за макетами интерьера и думаешь себе: «стоит ли роман писать или нет?». И так каждый день, представляешь?

– Немного могу тебя понять. – кивнул я и подошел к полке с виниловыми пластинками.

На ней лежали пластинки Buddy Holly, Beatles, Creedence и множество других групп, которые ознаменовали эру бурной музыки в свое время. «У нее и впрямь неплохие пристрастия» – подумал я.

Вдруг я почувствовал позади себя теплое давление, пульсирующее на правом плече. То была Рюцике. Она держала руки за спиной, склонив на меня свою голову.

– У тебя отличная коллекция пластинок. – продолжал я рассматривать полку. – Сколько лет ты собирала их?

– Здесь лежат старые пластинки отца. Когда он приходил с работы, ему нравилось бывать в зале. И включал пластинку. Мы собирались с сестрой вокруг отца и слушали их. А порой даже пытались подпевать.

– Получалось?

– Не очень. – Рюцике сдержанно вздохнула. – я не попадала в ноты и не знала, о чем и вовсе поют ребята.

Я промолчал, не найдя слов что-либо ответить ей. И стоит ли говорить, когда у тебя за спиной шикарная девушка, которая рассказывает про свое детство? Нет, совсем не нужно.

– Можешь, пожалуйста, закрыть глаза. – прошептала Рюцике, ее вместе с ней отстранилась пробивающее все тело теплота и плотность ее груди. – Испортишь сюрприз.

– Значит, здесь мне и суждено расстаться с жизнью? – сочинил я. – Что ж, наверное, лучше так, чем сидеть за холстами…

– Не сегодня, дурачок. Тебе повезло, что у тебя праздник, так что оставайся на месте и ни в коем случае не поворачивайся. – она поцеловала меня в шею и унеслась, подобно Кентервильскому привидению, в другую комнату.

Я ждал возвращения Рюцике, продолжая рассматривать пластинки многих известных групп. Хоть мне и было уже 27 лет, но, как и любого человека, переполняло раздирающее любопытство того, с чем он может столкнуться, развернувшись на зов. Отчаяние? Радость? Ты никогда этого не узнаешь, пока не развернешь свое тяжелое существо в ином диаметре. И потому я ждал любого сигнала, словно офицер на перепутье, который укажет ему верный из всех вариантов путь. Рассматривая пластинки, я все не мог не думать о своем нынешнем состоянии. Что-то таилось за пеленой моего сознания и не могло прорваться через нее. Что-то тянет его и растягивает. Вместе с этим представала картина женщины с осьминогами, но… она словно была на широком черном занавесе, за которым скрывалась особая правда. Чего? Настоящего или утерянного? И почему так много вопросов задает мое сознание? А может быть…

Во всей комнате зазвучал ритм гитар, сопровождаемый ударами по барабанам. Такая знакомая мелодия. Ну, конечно, как тебе не знать ее, Исумара.

– Теперь… можешь развернуться. – протянула Рюцике.

Она стояла передо мной в одном лишь сером пиджаке, которым я накрыл ее при прогулке на Одори. Все ее тело было обнаженным, открывая выразительные черты ее стройной фигуры. Из-под пиджака виднелась линия груди, что скрывалась под его стрелками. Хоть он и был велик Рюцике, но придавал всей ее наружности особую юношескую красоту. И заметив это, мое тело наполнилось сильными колебаниями в пенисе. Я хотел прижаться к ней. Поцеловать линию грудей. Быть рядом уже навсегда.

– Ты…вспомнила эту песню? – только произнес я, остановив свой взгляд на лице Рюцике.

– Да, ведь она звучала в фойе, когда мы с тобой впервые встретились. – она подошла и положила руки мне на грудь. – Тебе нравится?

– Что ты в одном пиджаке?

– Не только это…