Елена Рахманина - Дочь мента

Она не отрывает от меня взгляда, а там уже не только страх, но любопытство и предвкушение. А моё желание наказать девчонку лишь растёт в геометрической прогрессии.

– Хочешь, чтобы я тебя трахнул?

Она вновь облизывает свой соблазнительный рот, и мне жизненно необходимо вспомнить его сладость, но в ожидании ответа я лишь касаюсь его большим пальцем, проводя им по нижней губе.

– Хочу.

Я едва способен расслышать её ответ, потому что она его выдыхает и тянется ко мне, будто ничего так в жизни не хотела, как дотронуться до меня.

Меня убивает эта фальшивость в ней: как можно быть одновременно такой лживой и искренней? Я привлекаю её к себе, попутно расстёгивая платье, спуская его с плеч. Не помню, когда в последний раз желал кого-то с такой же сокрушительной силой, как её, и мне хочется поглотить её, обладая целиком и полностью, прокрасться в её мысли и вытеснить оттуда всех прочих.

Тонкие колготки рвутся из-за моего нетерпения, когда я усаживаю её на стол, стягивая их с ног. Она остается лишь в белье, и я ловким движением избавляю её от бюстгальтера, приникая к тугому тёмному соску, слыша, как с её уст срывается стон, и я поглощаю его, целуя, сжимая пальцами упругую грудь.

Чёрные прозрачные трусики очерчивают форму половых губ, и я не могу отвести взгляд от её промежности, замечая выступившую влагу, которую хочется собрать языком. Мой рот от этого желания наполняется слюной, а возбуждение, запертое под джинсами, готово порвать плотную ткань. Когда я опускаю вниз молнию, она смотрит на мой вырвавшийся на свободу член таким взглядом, будто до этого видела мужские половые органы только в книжках по анатомии.

Достаю из заднего кармана упаковку презерватива, разрываю её и натягиваю кондом под её неотрывным надзором. Я чувствую, что решимость её покидает, когда она тихим, осипшим голосом просит меня остановиться, но я уже не способен взять себя в руки, отодвигаю в сторону трусики и касаясь членом её тугой плоти.

– Богдан, не надо, пожалуйста, – она с силой сжимает мои плечи, пытается отстраниться, но я совершенно безразличен к её просьбам. Слишком поздно. Она вскрикивает, когда я вторгаюсь в неё. Звучание её голоса усиливает блаженство, музыкой играя на моих барабанных перепонках, и каждый последующий стон лишь загоняет наслаждение глубже. Та боль, которую я причиняю ей своими габаритами, приносит мне извращённое острое удовольствие. Бэмби кусает моё плечо, хнычет, хватаясь за мою шею, и приподымается, будто надеясь, что так сможет вырваться и не быть насаженной на член до конца. Но я убираю её руки, опуская спиной на стол, и увожу их за голову, глубже и дальше проникая в её плоть, с трудом преодолевая каждый сантиметр, не имея понятия, как она могла трахаться со своим парнем и оставаться такой тесной.

Я впадаю в транс, совершая фрикции в ней, опутанный её запахом, согретый жаром её тела, утративший возможность воспринимать окружающую реальность, полностью потерянный для этого мира, затерянный в Бэмби.

Лишь после того, как я кончаю, мозг постепенно начинает функционировать, пока кровь возвращается от члена к голове. Мир проясняется, и я отрываюсь от её плеча, заглядывая в лицо. Она отвернулась, но я замечаю её взгляд, устремлённый в пустоту, и щеку, по которой размазана туш. До меня не сразу доходит, что произошло. Осознание возникает, лишь когда я обнаруживаю следы крови на её бедрах. Выбрасываю использованный презерватив в урну, пытаясь понять, что это сейчас было.

Ульяна соскальзывает со стола, едва не приземлившись на пол, но в последний момент, пошатываясь, выпрямляется на дрожащих ногах. И я понимаю, что по её щекам размазаны слёзы, а между ног – следы потерянной девственности. Ощущение, будто меня ударили под дых: даже слова произнести не могу, лишь молча наблюдаю за тем, как её тонкие пальцы, сжимая бумажную салфетку, что нашлась на столе, судорожно пытаются стереть следы моего присутствия со своего тела. Ульяна не смотрит на меня, мне страшно даже подумать, что могу увидеть в её глазах. Никогда в жизни я не чувствовал себя такой мразью, а поводов для этого у меня имелось множество. Девственница. Блядь. Я даже не способен вспомнить, был ли я у какой-нибудь девчонки первым мужчиной или нет.

Протягиваю к ней руку, сам не понимая зачем. Что в этом жесте? Попытка извиниться, может быть, посочувствовать, унять её боль. Но ещё до того, как я касаюсь её, она передёргивает с отвращением тонким плечиком, едва слышно произнося: