Марк Шувалов - Возвращение

Веселый это был народ, безбашенный и увлеченный, порой до фанатизма. Главное, приняли меня как своего. Только теперь, наверно, все кардинально изменится, я ж для них кто – муж беличий и дружу с ними со всеми сразу, а, значит, ни с кем конкретно. Не то что Женька – с каждым, да еще как!

В прихожей на крючке болталось две связки ключей: мои – с брелоком от Статойла и Женькины – с рыжим хвостиком. Как же мне нравились эти ее трогательные штучки – мелочи разные забавные, мягонькие, пушистые. Н-да-а, нравились… хотя почему собственно? Сама ведь она никогда не любила подобных аксессуаров, данные детали появились постепенно и вполне понятно, что для меня. Женька точно улавливала, какой именно антураж мне подсознательно хотелось видеть рядом с ее обликом.

Однако ж весьма странные прихоти. И откуда они только взялись у меня? Определенно что-то фрейдовское. С детства я вроде чурался всего бабского, разных бантиков и рюшек, стыдился их даже в руки брать. Но точно помню – они притягивали меня в тех абсолютно необъяснимых созданиях, которые казались мне какими-то инопланетянами, которых я мечтал разгадать и в то же время опасался. И началось все с кудрявого чудовища из соседней квартиры по имени Зоська. Вот кого в изобилии всегда украшали всяческие банты, оборки, фестончики на платьях и беленьких гольфах. Родители у нее еще были очень интересные – поляки. Смешно так говорили – «святый Йезус-Мария».

У этой пухленькой веселушки с молочными щечками произношение сильно хромало, что мешало ей постигать школьную программу наравне со сверстниками, и по договоренности между нашими матерями я учил ее русской речи.

Потом в моей жизни было еще несколько странных женских существ, которые непременно желали любить меня самыми извращенными способами – это уже в универе. Но Женька даже на их фоне являлась абсолютным исключением, ведь это не она, а я первым потянулся к ней. И ночи не спал, и дрожал, когда она в офис к отцу приходила. Много в ней намешано было женственности, однако ж, одевалась и вела она себя всегда, как подросток. С независимым таким видом, словно ей известно нечто недоступное простым смертным. Напоминала она мне неземных подиумных мальчиков-аэлит – походкой своей, высокими утонченными скулами и бесстрастным выражением лица. К тому же, она единственная не выкачивала из меня энергию потребительски и не грузила никакими проблемами, разрешая их все без моего участия. Как ни странно, это и привязывало меня к ней, и мучило одновременно, ведь, несмотря ни на что, подозревал я во всем нас соединившем какую-то скрытую подставу, ибо явственно ощущал, что Женькино просыпавшееся в моем присутствии воображение не замыкается лишь на сексуальной сфере, а содержит много чего еще.

Растерянно глядя на веселый хвостик-брелок, я вспомнил, как однажды мы лежали с ней, и она водила по моим губам голубиным пером, которое нашла на чердаке, куда мы залезли посмотреть места ее детства. В отличие от меня она, будучи подростком, верховодила компанией мальчишек, и чердак этот являлся тайным местом сборищ их маленькой шайки. Там они давали «великую» клятву верности святым узам дружбы и совершали ритуал вступления в братские отношения по типу один за всех и все за одного. Для этого все поочередно раздевались донага, как бы доказывая, что полностью доверяют своим собратьям и не стыдятся их, и наносили временные тату на недоступные родительским взорам участки тела. Никаких компромиссов не принималось – каждый должен был пройти через полное обнажение и татуаж. И все до одного ее мальчишки как по команде заторчали, когда последней разделась и подставила для картинки свою попешу отважная Женька.

Как же я тогда возбудился от ее рассказов. Под ногами у нас хрустели кругляши керамзита, а у слухового окна валялась забытая рогожка, обсиженная голубями и пропахшая Женькиным детством, которая и стала ложем для нашего первого с ней секса.

Некоторое время в полной растерянности я стоял голый перед входной дверью, поглощенный этими воспоминаниями, и где-то в фоновом режиме раздумывал, как передать Женьке оба комплекта ключей, когда уйду. Решил оставить соседям, а ей послать смс на мобильник, и с этой мыслью уже хотел закрыть замок на еще один оборот, как в дверь позвонили.

На пороге стоял улыбающийся Серега. Он на секунду потерял дар речи, увидев перед собой меня во всей красе, и тут же скользнул взглядом вниз по моему обнаженному торсу до причинного места. Я и сам невольно глянул туда и, пораженный нахальством своего все еще совершенно бесстыдно торчащего вверх инструмента, попытался, было, водворить его в более подобающее положение, но Серега не разделил моего негодования. Он закрыл за собой дверь и набросился на меня с поцелуями.