Эрика Джеймс: Грей. Кристиан Грей о пятидесяти оттенках

Ты как?

Не отвечаю.

Дома тихо; а ведь прежде я не замечал этой тишины. С уходом Анастейши тишина стала громче.

Делаю глоток коньяка и бесцельно бреду в библиотеку. Смешно, она так любит книги, а я ей эту комнату даже не показал. Надеюсь, тут мне будет легче, тут ничто не напоминает о нас. Рассматриваю книги, аккуратно расставленные на полках и занесенные в каталог, потом перевожу взгляд на бильярдный стол. Играет ли она на бильярде? Вряд ли…

В голове рождается образ Аны, распростертой на зеленом сукне. Воспоминаний об этом нет, но я вполне способен и готов и сам рисовать эротические картины с участием восхитительной мисс Стил.

Это невыносимо.

Сделав еще глоток коньяка, выхожу вон из комнаты.

Мы трахаемся. Жестко. Прислонившись к двери ванной. Она моя. Я вхожу в нее снова и снова. Упиваюсь ею: ощущениями, запахом, вкусом. Схватил за волосы, не даю шевельнуться. Удерживаю за задницу. Она обвила меня ногами. Не может двинуться, распятая моим телом. Прильнула ко мне, точно шелк. Тянет меня за волосы. О, да! Я дома, она дома. Здесь я и хочу остаться… внутри нее…

Она. Моя. Напрягает мышцы перед оргазмом и сжимается вокруг меня, запрокинув голову. Давай же! Она кричит, и я кончаю вслед за ней… ах, моя сладкая, сладенькая Анастейша. Она улыбается, сонно, удовлетворенно… так сексуально. Стоит и смотрит на меня, с игривой улыбкой на губах, потом отталкивает меня и отступает назад, молча. Я хватаю ее, и мы опять в игровой. Я заставляю ее опуститься на скамейку. Замахиваюсь, хочу наказать ее, ремнем… и она исчезает. Она в дверях. Лицо, искаженное ужасом, побелело; она молча тает в коридоре… Простирает руки в беззвучной мольбе. Иди ко мне, шепчет она, а сама двигается назад, тает, исчезает у меня на глазах… пропадает… и вот ее нет. Нет! Я кричу. Нет! Но у меня нет голоса. Нет ничего. Я нем, снова нем.

Просыпаюсь в растерянности.

Черт, снова яркий сон.

Но не такой, как остальные.

Вот дерьмо! Я весь липкий и мокрый. На секунду испытываю давно забытое, однако такое знакомое ощущение страха и возбуждения, хотя Елена больше не владеет мной.

Господи долбаный Иисусе , да я же обкончался во сне. Со мной такого не случалось лет так… с пятнадцати? С шестнадцати?

Лежу в темноте, испытывая отвращение к самому себе. Стаскиваю с себя футболку и вытираюсь. Сперма повсюду. Несмотря на тупую боль утраты, невольно отмечаю: эротический сон того стоил. А все остальное… к дьяволу. Поворачиваюсь на другой бок и снова засыпаю.

Он ушел. Мамочка сидит на диване. Притихла. Смотрит в стену, иногда моргает. Я стою прямо перед ней, но она меня не видит. Я машу рукой – тогда она меня замечает, однако жестом отсылает прочь. Нет, маленький, не сейчас. Он делает мамочке больно. Он делает больно мне. Ненавижу его. Как же он меня бесит! Лучше всего, когда мы с мамочкой одни. Тогда она моя. Моя мамочка. У меня болит живот. Снова хочется есть. Я на кухне, где же печеньки? Подтаскиваю стул к шкафчику и забираюсь наверх. Нахожу коробку крекеров. В шкафу больше ничего нет. Сажусь на стул и открываю коробку. Осталось две штуки. Съедаю обе. Вкусно. Слышу, как он возвращается. Спрыгиваю со стула, бегу к себе в комнату и забираюсь в постель. Притворяюсь, что сплю. Он тычет в меня пальцем. Сиди тут, засранец маленький. Я твою сучку-мать оттрахаю. А ты до утра свою мерзкую физию не показывай. Ясно? Я молчу, и он бьет меня по лицу. Или снова прижгу тебя, скотина мелкая. Нет. Не хочу. Не надо меня жечь. Жечь больно. Понял, крысеныш? Знаю, он добивается, чтобы я заплакал. А я не могу. Не могу издать ни звука. Он бьет меня кулаком…

Снова резко просыпаюсь, весь в поту. Уже светает; жду, когда уймется колотящееся сердце, пытаюсь отделаться от горького привкуса страха во рту.

Боль воспоминаний не терзала, пока она была с тобой. Почему ты ее отпустил?

Смотрю на будильник: 5:15. Пора на пробежку.

Дом выглядит мрачно. Он еще в тени, утреннее солнце его не коснулось. Очень кстати, в тон моему настроению. В окнах ее квартиры темно, хотя шторы в комнате, которую я приметил раньше, опущены. Должно быть, там ее спальня.

Господи, только бы она спала одна! Представляю, как она свернулась на кровати с изголовьем из белых металлических перекладин, крошечная Ана. Может, я ей снюсь? Являюсь в кошмарах? Или она меня позабыла?

Никогда я не чувствовал себя таким несчастным, даже когда был подростком. Может, только до того, как стал Греем… Воспоминания возвращаются. Нет, нет, только не наяву! Это уж слишком. Я натягиваю поглубже капюшон и, спрятавшись в дверном проеме соседнего здания, облокачиваюсь о гранитную стену. В голову приходит жуткая мысль: я ведь могу стоять тут точно так же и через неделю, и через месяц… Смотреть, ждать, только бы приметить девушку, которая когда-то была моей. Как больно. Я сделался тем, в чем она меня все время обвиняла, – ее преследователем.