Виталий Протов - Северное сияние

Он пригласил ее к себе в номер просто для того, чтобы продолжить знакомство за бутылкой коньяка и немудреной закуской, которые прихватил в буфете. Они прошли по вестибюлю (он – с бутылкой в руке) под колючим взглядом администраторши. Сергей живо представил себе, как в прежние беспорочные времена она стеной встала бы на защиту общественной нравственности и не допустила бы «посторонних» туда, где в соответствии с неписаными правилами после захода солнца разрешено находиться только постояльцам. Теперь же она только смерила его брезгливым (или так ему показалось) взглядом и снова погрузилась то ли в свой компьютер, то ли в досье, куда, видимо, заносила порочащие постояльцев сведения – авось пригодится.

Они поднялись на третий этаж, Сергей повернул ключ в скважине, щелкнул выключателем. Она прошла внутрь и даже не огляделась – видимо, гостиничная обстановка была ей хорошо знакома. Сергей, секунду поколебавшись, щелкнул внутренней задвижкой на дверях, снимая тем самым все вопросы, хотя уже и без того все было ясно. Она неторопливо подошла к столу, притулившемуся у окна, и села. Сергей сорвал пробку с бутылки, принес из ванной два стакана (в одном он держал свою зубную щетку, другой неизвестно для каких нужд стоял на полочке раковины), предварительно сполоснув их, и налил янтарную жидкость так, чтобы на палец закрывала дно.

Только теперь он представился:

– Сергей. – Хотя для нее вполне бы уже мог быть Сергей Романыч.

– Татьяна, – ответила она своим чуть хрипловатым – совсем по-детски – голоском.

Он выпил налитое сразу. Она, как и внизу, в ресторане, продолжала прихлебывать маленькими глоточками. Он – невзирая на то, что закрытая на защелку дверь уже все сказала и отрезала для него пути к отступлению, по-прежнему не решался перейти от слов к делу. Плел что-то несусветное, чувствуя, что с каждой фразой завязает все больше и больше, а с каждой минутой все глубже погружается в эту трясину страсти, которая затягивает его, лишает способности трезво мыслить. Эта девочка за каких-то полчаса совершенно свела его с ума. Он, сорокапятилетний мужик, муж, вел себя, как угреватый мальчик перед первым свиданием с женщиной, и ничего не мог с собой поделать.

Она ценила свое время больше, чем он. Допив налитый в стакан коньяк, она поднялась, порылась в сумочке, выложила какой-то пакетик на прикроватную тумбочку и удалилась в ванную. Сергей подошел к кровати и увидел радом с телефоном два презерватива. Видимо этим отмерялось количество любви, на какое он мог рассчитывать. Он что – должен был подготовиться к ее явлению из ванны и ждать во всеоружии, натянув презерватив на изнемогающий член? Ну уж нет. Он посмотрит, как оно повернется. Хотя, что уж там может повернуться – все уже повернулось, и ему ничего другого не остается, как ждать, что он и делал с нетерпением. Сколько минут прошло – пять, десять? Он совершенно потерял чувство времени. Ему казалось, что она торчит в этой чертовой ванной уже целый час. Он налил себе коньяка еще на один палец, выпил залпом, подошел к окну и стал делать вид, что увлечен происходящим на улице. Настолько увлечен, что даже не пошевелился, когда услышал, как открывается дверь. Он выждал еще секунду другу, потом чуть повернул голову, потом еще чуть-чуть и так остался, чуть не разинув рот; он очень надеялся, что вид у него при этом был не слишком глупый – зрелый мужик настолько ошарашенный женской наготой, что на несколько мгновений потерял дар речи.

Она появилась раздетая – одежду свою оставила в ванной – руки свободно и непринужденно висят вдоль тела, ни малейшего стеснения, полная естественность. В движениях никакой суетливости – полное спокойствие и уверенность в себе. Потом все с такой же уверенной неспешностью она подошла к нему – выражение лица, как у матери, отчитывающей непослушного сына.

– Ну и чего же мы ждем?

(Он еще раньше подметил, что, обращаясь к нему, она избегает личных местоимений – не хочет говорить ему «вы» и словно бы не может «ты».) Она была удивительно хороша. Так хороша, что он боялся прикоснуться к ней, как боишься прикоснуться к цветку или бабочке, лепестки или крылышки которых под грубыми любопытными пальцами тут же теряют свою красоту и свежесть.

Она знала себе цену. Иначе она не явилась бы в таком виде – ни дать ни взять Афродита, родившаяся из морской пены. Чуть более широкие, чем принятые по современным стандартам красоты, бедра. Если бы ее выставить на конкурс современных красавиц, то она не прошла бы и собеседования – такая подчеркнутая женственность нынче не в моде. Белая, чуть ли не матовая кожа почти в тон пепельным волосам, небольшая грудь какой-то абсолютно, невероятно идеальной формы, словно удерживаемая невидимым бюстгальтером, тонкая, прозрачная дорожка на лобке.