— Я хочу, чтобы с ним все было в порядке.
— Так, вот что мы сделаем, — вдруг деловито говорит Кэрол. — Ты позвонишь Мэлу и спросишь, как там Лео. Так его зовут, верно, Лео? Точно. Ты позвонишь Мэлу, спросишь, как там Лео, скажешь, что волнуешься. И попросишь Мэла позвонить тебе, если что-то изменится.
— Он не позвонит. Я такое наговорила ему по телефону, что с тех пор он не звонил, настолько рассердился.
— Нет, Мэл не такой. Он, наверное, просто испуган. И сбит с толку. Скажи ему, как тебе страшно. А потом собирай вещи и приезжай ко мне. Поживешь у нас, пока Мэл не вернется.
— Но я не знаю, когда это случится.
— Неважно. Сейчас тебе нельзя оставаться одной.
Я всхлипываю, позволяя Кэрол убрать прядь волос, приставшую к моей мокрой щеке.
— Это похоже на план?
Я киваю.
— Хорошо.
— Спасибо, Кэрол. Спасибо, что выслушала меня. Спасибо, что ты так добра ко мне.
— Прекрати меня благодарить, — качает она головой. — В этом и суть дружбы. Тебе не нужно меня благодарить.
В этом и суть дружбы?
Дружба — нечто большее, чем совместные ужины, пробежки и болтовня по телефону. Единственный человек, который в какой-то мере был моим другом, — это Нова. Нова хотела стать моим другом. Она делилась со мной своими чувствами, мыслями, секретами. Но я никогда не мечтала делиться с ней своими секретами. Я держала ее на расстоянии — по вполне понятным причинам.
— Может, все в нашей компании и выглядят легкомысленными, но мы всегда поможем друг другу в беде, — говорит Кэрол. — Ты же это знаешь, верно?
Я смотрю на нее. Я никогда не думала об этом. Я никогда и представить себе не могла, что расскажу им хоть что-то неприятное, не говоря уже о серьезных проблемах. При нормальных обстоятельствах, если бы Мэл был здесь, я ничего не рассказала бы Кэрол. Я сделала это, потому что видела, что происходит со мной. Но при нормальных обстоятельствах я никому ничего не рассказала бы.
— Верно? — повторяет она. И вдруг на ее лице отражается ужас. — О господи, Стефи! Я всегда думала, что ты самая спокойная из нас. Но ты такая же!
— Совсем необязательно приходить от этого в такой восторг.
— Нет, обязательно. Теперь я уже могу не думать, что все вокруг лучше меня. Все, то есть вообще все, чокнутые по-своему. И мне это нравится. А теперь давай-давай-давай, скорей-скорей-скорей! Собирайся! Нам пора ехать.
Вообще-то я ненавижу, когда люди говорят мне, что делать, но прямо сейчас, когда все вокруг разваливается, нет ничего прекраснее. Ничего лучше. Ничего слаще. А главное, Кэрол, похоже, не смущает то, что я рассказала о себе. Я ей рассказала, и ее отношение ко мне не изменилось. Она даже не боится оставлять меня со своими детьми. Она думает, что я такая же чокнутая, как и она. Она думает, я такая, какой я всегда мечтала быть. Такая же, как все.
— По дороге ко мне, — говорит Кэрол, складывая посуду в мойку, — я заеду в церковь, поставлю свечку и помолюсь за того мальчика. Уверена, его мать будет рада этому.
Я не молилась. Мама все время молится, я знаю. По-моему, она только этим и занимается, когда не разговаривает и не вяжет. Все остальные, наверное, тоже заглянули в церковь, только не я. Я не молилась, потому что еще рано. Если я буду молиться, то попрошу Господа не исцелить Лео, а сделать так, как будет лучше для моего мальчика. Не лучше для меня, а лучше для Лео. И я попрошу Господа приглядывать за моим сыночком, когда он оставит меня.
Большинство людей удивляются, узнав, что я психолог по образованию, интересуюсь эзотерикой и при этом еще и верю в Бога.
— А как же все те ужасы, причиной которых была религия? — спрашивают они, словно у меня есть ответы на все вопросы.
Для меня вера в Бога никак не связана с церковью и религией. Не связана с тезисом «мой бог лучше твоего бога». Не связана с тем, что происходит в мире из-за этого тезиса.
Моя вера в Бога — личностная. Мне не нужно обращать других в свою веру, потому что я верю в то, во что верю, и пытаюсь жить по этой вере. Моя вера в Бога — вера в то, что следует быть в этой жизни хорошим человеком. Вера в то, что в следующей жизни (пройду ли я реинкарнацию в этом мире или попаду на небеса) я вновь встречу тех, кого люблю. Вот что для меня эта жизнь и жизнь после смерти — шанс быть с теми, кого я люблю.
«Мне нужно начать молиться».
Я стою в углу комнаты, глядя, как врачи суетятся у кровати моего сына, пытаются вернуть его, стабилизировать его состояние. И знаю, в глубине души я уже знаю, что пора начинать молиться. Пора просить Бога сделать так, как будет лучше для моего мальчика в этот критический момент. Пора просить Бога приглядывать за Лео, если для него сейчас будет лучше уйти.
Читать дальше