Габи Шёнтан - Мадам Казанова

На губах Фуше проступила ироническая улыбка — он опять сумел разгадать мои мысли.

— Вы ошибаетесь, миледи, если полагаете, что можете оказать на меня какое-то воздействие с помощью вашего роскошного тела. Я не мистер Джеймс Уилберфорт, не император Александр и не князь Долгорукий.

Он знал решительно все, и это вывело меня из себя.

— Нет, это вы ошибаетесь, Ваше Превосходительство, если думаете, что у меня столь примитивные намерения. С первого же взгляда я поняла, что у вас нет ни нервов, ни чувств, ни страстей — вы можете наслаждаться жизнью исключительно с помощью вашего ума. — Я перевела дыхание. — У меня нет сомнений в том, что ваш визит означает гибель — мою или чью-либо еще.

Фуше ответил мне широкой улыбкой. Большинство людей становятся красивее, когда улыбаются, но Фуше стал от этого еще более отвратительным. Обнажившийся ряд мелких острых зубов сделал его похожим на оскалившуюся лисицу. Он сказал:

— У вас горячий рассудок и холодное сердце. Вы решительны и бесстрашны. И это несколько осложняет дело.

Я и в самом деле не чувствовала больше страха перед ним. Теперь я твердо была намерена не дать захватить себя врасплох. Маловероятно, чтобы всемогущий шеф полиции лично явился сюда для того, чтобы арестовать меня. Для его прихода ко мне должна существовать какая-то иная причина. Он выложил передо мной все сведения о моей персоне для того, чтобы запугать меня. Значит, это все-таки шантаж! Почему я решила, что выкупом могут быть только деньги? Существует сколько угодно грязных сделок, имеющих гораздо большую цену, чем деньги. Я посмотрела Фуше прямо в глаза.

— Могу я теперь узнать причину вашего визита ко мне? — спросила я напрямик.

— Браво, миледи. — Фуше смотрел куда-то чуть в сторону от моего левого плеча.

Я подумала, что он просто не может смотреть людям в глаза, и откинулась поудобнее на спинку кресла. Фуше ничего не говорил, я тоже молчала. Он делал эту паузу специально для того, чтобы вывести меня из равновесия. Я ждала. Молчание нарушалось лишь гудением первых весенних пчел, кружившихся вокруг гиацинтов и нарциссов на клумбе за открытыми настежь окнами. Наконец Фуше заговорил:

— Я так много знаю о вас, миледи, что могу позволить себе быть с вами абсолютно откровенным. Думаю, нет нужды лишний раз напоминать о бесполезности рассказывать потом кому бы то ни было об этом нашем разговоре — во Франции имеет вес лишь мое слово, а мои связи гораздо важнее ваших.

Фуше сидел, закинув ногу на ногу, а его взгляд переходил с моего правого плеча на левое. Его речь была монотонна и бесстрастна:

— Император, который привел нашу страну к подъему, готовится повергнуть нас обратно в хаос. Война принесла ему и нашему государству величие, но теперь Франция нуждается в мире. Нам не нужно еще больше солдат — стране нужны теперь рабочие и крестьяне. Нам нужна торговля, а не новые войны. Однако наш император как одержимый готовится к еще более крупным сражениям и собирается создавать все новые и новые армии. Он намерен завоевать Испанию и окончательно разгромить Австрию. После этого непокоренными останутся только две страны: Россия и Китай. Дальнейшее осуществление его планов неизбежно приведет нас к катастрофе. Французский народ выражает свое недовольство, он устал от постоянных сражений. Наши люди больше не хотят славы — они просто хотят жить. Тем не менее опять гремят барабаны и опять маршируют полки, а с таким трудом заработанные деньги превращаются в пыль на полях сражений. Император больше не слушает своих дипломатов и политиков. Его внимание целиком принадлежит генералам и фельдмаршалам. У этих бесконечных войн нет больше ни цели, ни смысла. Ради Франции и во имя Европы, пока еще не поздно, всему этому должен быть положен конец.

Я почувствовала облегчение, почти радость.

— Вы нарисовали весьма впечатляющую картину сложившейся ситуации, — сказала я сдержанно. — Но я не понимаю, почему вы все это излагаете мне. Неужели вы считаете, что я могу отвлечь императора от войн? Или вы полагаете, что в моих силах отговорить императора от его планов новых завоеваний?

У Фуше не было чувства юмора. Его серое лицо сохранило прежнее невозмутимое выражение.

— О вашей жизни, миледи, мне известно все, — сказал он спокойно. — А это означает, что я знаю о ваших связях и о том, кто ваши друзья. Я имею в виду английскую службу дипломатических курьеров, созданные вами в России группы по борьбе с Наполеоном… — Я отметила, что он не назвал титула. — Мне известны также ваши контакты в Париже — достаточно назвать хотя бы Талейрана, — он произнес это имя с пренебрежением, — а также Паолину Боргезе, императрицу, королеву Гортензию. — Его голос стал резким. — Я требую, миледи, чтобы вы информировали меня о каждом событии, каждом слове и каждой на первый взгляд незначительной детали — все это я хочу знать. Мне необходимо быть в курсе всех интимных деталей и любовных связей, азартных увлечений и денежных расчетов, любых человеческих проблем и финансовых трудностей. Я подскажу вам некоторые имена и помогу установить полезные контакты. Но отчеты я должен получать от вас регулярно. — В его голосе появились угрожающие интонации. — И хочу предупредить вас о том, чтобы вы не лгали мне, миледи.