Габи Шёнтан - Мадам Казанова

Кончина премьер-министра Англии Уильяма Питта, который был очень болен и не перенес известия о поражении при Аустерлице, лишний раз подтвердила правильность моего решения: количество врагов Наполеона должно не уменьшаться, а возрастать.

В последующие несколько месяцев я с большой тщательностью и продуманностью работала над осуществлением своего плана. Любовь стала для меня трудом, который должен был приносить определенные результаты.

С князем Долгоруким я не церемонилась, мучая его своей холодностью. Я попросту становилась для него недоступной, то и дело освобождаясь от его ревнивой опеки. Это озадачивало, сердило, приводило его в отчаяние. Но я не испытывала к нему жалости — теперь я получила наконец возможность отплатить за его расчетливое потворство императору, проявлявшему ко мне жадный интерес. Когда это было выгодным ему, он притворялся, что ничего не видит и не слышит. На этот раз я буду делать вид, что ничего не вижу и не слышу, потому что это выгодно мне. Князь Долгорукий негодовал и умолял, угрожал и устраивал скандалы. Он подозревал меня во многом, но не мог ничего доказать.

Между тем я смогла убедиться в том, что мои усилия начинают приносить свои первые плоды. Все чаще и чаще о Наполеоне говорили с осуждением, называя его «нарушителем мира и спокойствия», «виновником самых ужасных преступлений» и даже «врагом свободного христианского мира». Следуя единодушным рекомендациям своих советников и министров, которые, в свою очередь, находились под моим влиянием, император Александр готовился предпринять новые действия против Франции. А возглавить эту кампанию должен был Карло, вернувшийся в Россию с рукой на перевязи и английским золотом на нужды армии. Теперь, когда император официально назначил Карло своим советником, его слово стало особенно весомым — соответственно весу золота — на всех секретных переговорах.

Я была искренне рада его возвращению и тому, что ранение оказалось не очень серьезным. Однако сейчас он выглядел еще более бледным и отрешенным, чем раньше, а в его глазах навсегда, похоже, застыло печальное выражение. На все мои вопросы о его участии в битве при Аустерлице он неизменно давал разные уклончивые ответы:

— Зачем вспоминать о прошлом? Настоящее готовит нам еще более драматические события, ведь Бонапарт открыто проводит политику силы. Сейчас он снова ведет войну — на этот раз против Пруссии. Он одержал громкие победы в сражениях под Йеной и Ауэрштедтом и вошел в Берлин. Теперь он ведет себя еще более самонадеянно и вызывающе, чем раньше. Одним росчерком пера он сделал своего брата Джозефа неаполитанским королем, а другой его брат, Луиджи, по приказу Бонапарта взошел на престол Голландии.

— Да как это может быть? — запротестовала я. — Наполеон никогда особенно не заботился о Джозефе, а единственный талант Луиджи всегда заключался в том, что он мог съесть больше других. Но ведь это еще не означает, что он способен управлять страной.

Карло холодно ответил:

— Для Бонапарта достаточно того, что Джозеф и Луиджи — его братья. И именно Бонапарт будет думать за них, а они станут лишь исполнять его волю. Впрочем, они еще разочаруют его, поскольку не смогут долго удерживать свою корону. Да и сам-то Бонапарт — с Божьей помощью — не намного дольше сохранит свою. Если Россия с ее численно превосходящей армией вмешается сегодня… — Карло оставил свою фразу незаконченной.

И Россия вмещалась. Император, готовый к «защите в высшей мере славного и справедливого дела», объявил войну Франции.

Неисправимая оптимистка, я уже было поверила в то, что моя цель близка. Но от моего оптимизма вскоре не осталось и следа. После нескольких мелких стычек русская армия потерпела сокрушительное поражение у города Фридланда. А еще через несколько дней пал Кенигсберг — последняя прусская крепость. И эта война также оказалась безнадежно проигранной! Вновь было заключено перемирие — и вновь Наполеон, как победитель, смог продиктовать свои условия.

Я чувствовала себя такой измученной, словно сама побывала в этой битве и сама ее проиграла. В комнате с задернутыми шторами было темно. Я оставалась весь день в постели — мне никого не хотелось видеть, ничего не хотелось слышать, ни о чем не хотелось думать. Хотя я никого не видела и не слышала, мои мысли все равно не давали мне покоя. Отчаяние, возмущение, покорность судьбе — все смешалось в моей голове. В этом состоянии мне пришлось даже загибать пальцы, чтобы сосчитать годы своей жизни. Хотя я много раз перепроверяла это, мне все равно не верилось, что вот уже целых тринадцать лет я безуспешно преследую Наполеона своей ненавистью. Тринадцать лет я расходую на это свою силу, молодость, наконец, жизнь. Я безумно устала. Мои нервы были напряжены до предела. И тут мне показалось, что я отчетливо слышу голос моего отца: «Тот, кто отказывается от мести, теряет свою честь. Лучше умереть, чем жить без чести». Ведь это мой отец учил меня закону вендетты, и памятью отца я поклялась отомстить. Отказаться от этого невозможно. Я должна жить ради вендетты или умереть ради нее. Я никогда не освобожу себя от своей клятвы.