Габи Шёнтан - Мадам Казанова

— Это не обычное прощание, Феличина, — начал Карло со всей серьезностью. — Я не знаю, когда смогу вернуться. Ведь будет война. Император великодушно присвоил мне звание полковника. Я буду воевать против Бонапарта в армии союзников.

— Но ведь ты же не солдат, ты — дипломат, — возразила я.

Карло улыбнулся.

— Слов, бумаг и дипломатических переговоров уже недостаточно для борьбы с этим колоссом Бонапартом.

— Впервые в жизни жалею, что я не мужчина и не могу отправиться вместе с тобой, — вырвалось у меня.

— Да, ты женщина, и поэтому я отвечаю за тебя. — Его лицо вновь сделалось серьезным, а слова звучали твердо. — Я первый из твоих друзей, кто отправляется туда. Но, когда осенью война разгорится, Долгорукий тоже уедет, а также и… — Он остановился, а затем негромко продолжал: —…сам император. Долгорукого могут убить на войне, как и меня, а император при всем его очаровании не очень-то надежный друг. Может случиться, что ты останешься в Санкт-Петербурге в полном одиночестве. Если это произойдет, тебе лучше вернуться в Англию. Там ты будешь в безопасности в столь неспокойные времена. Мистер Уилберфорт знаком с моим завещанием и знает мою последнюю волю. Если я не вернусь, все, чем я владею, достанется тебе.

У меня на глазах выступили слезы — Карло, как всегда, все тщательно продумал и все предусмотрел. Я обняла его и стала целовать. Но губы Карло были холодными и твердыми. Он почти с возмущением отстранил меня.

— Не надо этого делать, Феличина, — сказал он, тяжело дыша. — Ведь я же, в конце концов, мужчина. Не позволяй в эту горькую минуту расставания совершиться тому, о чем ты можешь пожалеть, если я не вернусь. — Он попытался улыбнуться, но его глаза оставались печальными. — Прощай, — сказал Карло.

— До свидания, — упорно возразила я ему сквозь слезы.

Под все более отчетливое с каждым днем бряцание оружия приближалось и прощание с князем Долгоруким, который рвался в бой и был уверен в скорой победе. Карло успешно справился со своей миссией в Вене. В начале сентября Австрия предъявила Франции ультиматум. Наполеон, который со своими войсками находился в Булони в ожидании момента для вторжения в Англию, ухватился за эту возможность. Война с Австрией также входила в его планы, поэтому он решительно развернул свою армию и двинулся через всю Европу на восток.

Российские войска также находились в это время на марше. Отдельные части русской армии направлялись через Корфу в сторону Неаполя. Этот поход в Австрию возглавлял генерал Кутузов — преемник Суворова. Император Александр отправился из Санкт-Петербурга в Берлин. Он не нашел времени, чтобы лично попрощаться со мной, и оставил лишь наспех написанную записку, приложив к ней булавку с бриллиантом.

В один из дней передо мной предстал князь Долгорукий в своем сверкающем золотом, с галунами, мундире адъютанта. Весь в нетерпении от предстоящих военных успехов, он словно участвовал в спектакле под названием «Герой идет на войну». Его последние объятия в моей серебряной спальне явно претендовали на аплодисменты, как и сцена с прощальным нежным поцелуем, после которой он торжественно удалился, переполняемый ощущением собственной значимости.

Карло подготовил меня к тому, что должно было случиться: я осталась в одиночестве. У меня были, конечно, знакомые, которых я могла приглашать к себе и которым сама могла наносить визиты. Я не ощущала недостатка в кавалерах для посещения театра, оперы, балета, однако, в сущности, все эти люди оставались для меня чужими, и чем более одинокой я себя чувствовала, тем сильнее отдалялась от них.

Я плохо переношу одиночество и еще хуже — ожидание. Вот почему наступившее одинокое ожидание в Санкт-Петербурге казалось мне столь невыносимым. Я сознавала свое полное бессилие, как и то, что мне не остается ничего иного, кроме как набраться терпения и ждать. И это напомнило мне далекое время после замужества, когда армия Наполеона в Египте оказалась отрезанной от Франции. Однако тогда рядом была леди Гвендолин — моя изрядно выпивавшая, философски настроенная подруга, которая все понимала и никогда ни о чем не расспрашивала меня. Теперь же единственным моим доверенным лицом остался Брюс Уилсон, задававший мне массу разных вопросов и не всегда правильно понимавший мои ответы. Но это все же лучше, чем ничего. И поэтому у меня даже выработалась привычка навещать каждый день Брюса в его скромном жилище на верхнем этаже дома, который принадлежал одной офицерской вдове. Здесь я по крайней мере могла узнать правду о ситуации на театре военных действий, не полагаясь на местные газеты, где можно было найти одни лишь патриотические фразы.