Маргрит Моор - Серое, белое, голубое

Как все нормальные люди, в то лето они поехали семьей в отпуск во Францию. «Почему бы и нет, — сказал сотрудник медицинской службы. — Даже если ребенок у вас слабоумный, не отказывайте себе в маленьких семейных радостях». Они поехали навестить своих старых друзей в Севеннах. Хутор на горе. Заросли тутовника. Это было великолепное лето с запахом дикого майорана и свежей побелки при пробуждении, с вечерами на воздухе — сидели за столом и пили вино до глубокой ночи, пока Габи тихо и мирно качался с Магдой на качелях. «Давайте все же попробуем определить его в подготовительный класс», — сказал все тот же сотрудник в начале сентября.

Эта затея не принесла большого успеха. Габи, хорошенький пухлый мальчик в симпатичном костюмчике, как только попал в группу, не сдвинулся с места, не произнес ни слова и только шипел, как кошка, когда к нему приближался кто-нибудь из детей. Конечно, никто не против его присутствия. Давайте наберемся терпения. В конце концов, когда-нибудь он привыкнет к себе подобным! Два года подряд Габи проводил первую половину дня в уголке с кубиками, погруженный в молчание и игнорирующий всякое вмешательство извне.

Травля началась, когда он уже был в школе «для детей с серьезными трудностями в учебе». Дауны и неимоверно вымахавшие олигофрены не могли взять в толк, что это за мальчик, который всегда молчит, всегда раскачивает корпус и отпускает своих ставших серыми мишек, только если хочет порисовать, а позднее еще и что-то написать.

— Он ненавидит цифру «семь», — сказал учитель матери.

Нелли взяла листочки бумаги домой и рассматривала вместе с Габи строчки цифр. Выяснилось, что «семерка» дразнит его своим нахальным, угрожающим язычком.

Перевод в интернат оказался правильным решением. Габи приноровился ко времени, когда за ним приходит такси: 8.05, привык к обеду, который накрывали на столе с жаропрочным покрытием: картофель, салат, тефтели, — знал время, когда на такси его забирали домой: 16.35. Он больше не шипел, в прошлом остались слезы. В здании интерната, окруженном деревьями, умственно отсталые юного возраста занимались гимнастикой, выполняли работы по дереву или же сидели, тупо уткнувшись в экран. Им ничуть не мешал ребенок, который целые часы проводил за тем, например, что простукивал радиатор отопления. И все же это был особый случай. Педагоги начали интересоваться им, когда выяснилось, что он рисует, читает и пишет, а однажды во время обеда без единой ошибки процитировал инструкцию для посетителей.

Нелли ходила по врачам, ей называли разные диагнозы. Слабоумный. Шизофреник. Врожденное повреждение ствола головного мозга. Часто ей говорили то, что она уже знала. Ребенок совсем не осознает происходящее. Он как бы с другой планеты, с такой планеты, где не действуют наши законы пространства, времени и изменчивости материи. Стул осознается как знакомый предмет, только если он стоит на том же месте. Событие узнаваемо, только если приходит всегда в одно и то же время. Глаза, уши, нос, рот, кожа — по этим важнейшим каналам восприятия в его мозг поступают сигналы, которые он не в состоянии идентифицировать…

Ему исполнилось восемь. Иногда он казался ей на удивление сообразительным. Проблему неприятной для него церемонии пожатия рук и поцелуев он разрешил просто: демонстрируя отличные манеры, входил в гостиную с вазой печенья, лишь когда все садились пить кофе. Характер его игр в это время тоже изменился. Любовь к складыванию панно из кусочков, многочасовое изучение карт и выкроек уступили место страсти к прогнозам погоды, метеодиаграммам и в особенности ко всему, что связано с луной и звездами. Мальчик, от природы не различавший «сейчас» и «вскоре», «здесь» и «там», начал рассуждать о длине световых лет.

С помощью маленького 68-миллиметрового рефрактора можно проводить интересные наблюдения. В ясные ночи Габи более отчетливо, чем сам Галилей когда-то, наблюдает спутники Юпитера, он находит немало звезд Млечного Пути, видит звездное скопление Плеяды и может даже без особого напряжения различить двойные звезды в созвездиях Дракона и Близнецов. Место для наблюдения у него удобное, но пространственно ограниченное, потому что Габи отказывается переставлять прибор с ковра под окном на чердаке.

Когда однажды октябрьским вечером он схватил Магду за руку и, не говоря ни слова, поднялся вместе с ней по двум лестницам на чердак, у него еще не было телескопа, даже бинокля не было. Пока внизу открывали вино и обсуждали изящество коммерческих сделок, эти двое, должно быть, смотрели в открытое окно на небосвод, который в тот вечер был необыкновенно чистым, с каждой минутой становился все чище, за горящими точками вспыхивали все новые и новые мерцающие пятна, небесные тела, и, вероятно, именно тогда Магда впервые назвала вслух два созвездия, которые знают все и всегда.