Затем дед обязательно бы сказал, понизив голос: «Для любви надо иметь мужество, когда есть деньги, и быть неисправимым романтиком, если денег нет. Внученька, я никогда не был романтиком в молодости, а когда разбогател, то у меня уже появилась лысина, была слегка впалая грудь и худоба, я страдал астмой; я сделал для себя открытие, что не стану ни выше ростом, ни обладателем императорского профиля; я понял, что без денег мне нельзя рассчитывать на чью-либо благосклонность. И тогда с помощью денег я ударился во все тяжкие. И получал от этого огромное удовольствие. Знаешь, внученька, о чем я сожалею? Чуть-чуть, но все же? Что никогда не обманывался на свой счет. Какую радость я испытал бы, если бы смог поверить в то, что высок ростом, красив, сексуально привлекателен и умен! И вот такого удовольствия я был лишен!»
«Дед, — думает она, — дед, почему ты ушел? Ты смог бы помочь мне… Дед, я полюбила. Со вчерашнего вечера я знаю, что такое любовь. Дед…»
Она берет с тумбочки, исполняющей роль небольшого письменного стола, лист бумаги для писем; садится и недолго размышляет. Она не помнит, какое сегодня число. Ей приходится, как в детстве, загибать пальцы, чтобы вычислить дату. Она пишет: «Дорогой Роберт…» И тут же смятый листок летит в корзину для бумаг; нелепо называть его «дорогой». Просто «Роберт»? Нет! Второй листок отправлен в корзину вслед за первым. «Роберт» — слишком сухо. К счастью, остается еще один листок.
«Прости меня, — пишет она, — но наш брак исчерпал себя. Вчера я встретила…»
Вчера, когда это было? Какого числа?.. 22, 23, 24-го?
«…вчера, 24 июня…»
«Какая глупость, не надо было указывать дату…» Зачеркнуто, 24-е число. «…вчера, одного американца, которого люблю. С прошлого вечера».
Чтобы он не думал, что это какое-то старое знакомство.
«…Я еду с ним на Средний Запад, где мы собираемся жить. Как только я смогу сообщить мой адрес, я напишу отцу. А пока вы уже можете подготовить через адвокатов все бумаги, которые я затем подпишу, чтобы получить свободу. Ты увидишь, как тебе станет легче дышать без меня.
Анук»
«Как-то не очень любезно. Надо было как-то по-другому закончить письмо. Но как? Не могу же я написать, что сожалею. Я вовсе ни о чем не сожалею. Кроме моих трехсот девяноста тысяч франков».
Она пожимает плечами. «Я и в самом деле не знаю, что еще можно к этому добавить».
Анук лижет языком тонкий край конверта и кладет письмо на самое видное место — на телевизор.
Ей понадобилось всего несколько минут, чтобы упаковать вещи. Она аккуратно прикрывает дверцу платяного шкафа; поднимает чемодан и несет его к лифту. Никому нет до нее дела. Она входит в расположенную позади регистратуры сейфовую комнату и достает из ячейки деньги и документы. Затем она подходит к окошку пункта обмена валюты, где меняет на доллары французские франки, с таким трудом выклянченные у отца. Ей даже удалось прихватить немного денег тайком сверх полученной суммы. Она кладет в свой карман десять купюр, достоинством каждая в один доллар, и направляется к выходу. Она отдает себе ясный отчет в том, что делает. Ее ждет со Стивом отнюдь не легкая жизнь. Она знает, что впереди — уже сегодня утром — ей придется приложить немало усилий, чтобы убедить его. Он вдруг кажется ей уязвимым, как никогда.
Медальон, который Стив оставил накануне в ее номере, лежит в ее сумке. Почему он снял медальон? Чтобы оставить ей…
— Такси. Мэм…
— Такси.
Свисток. Такси, такси, такси… Еще свисток. У Анук болит шея. Эти звуки напомнили ей кошмары прошлой ночи.
— Такси…
— К памятнику Линкольну, — говорит она шоферу.
Она медленно поворачивает голову, чтобы попрощаться с отелем. На часах половина девятого. Вашингтон залит ярким солнечным светом. Он манит своими широкими улицами, оживленными проспектами и белыми памятниками. Этот утопающий в зелени город не имеет ничего общего с ночным Вашингтоном. «Два города», — думает Анук. Один — для дня, второй — для ночи.
Представив, что Роберт в этот момент летит в Вашингтон, Анук улыбается. Застегнутый, как всегда, на все пуговицы, гладко выбритый и сияющий чистотой, возможно, не слишком придирчиво выбирающий свои галстуки. Похоже, что он прислушивается к советам продавщиц. Он не всегда знает, что ему нужно.
— Быстрее, — говорит Роберт сонному шоферу такси. — Быстрее… Уже половина девятого.
Он торопится поскорее уладить дело со щенком. Ему еще надо вернуться обратно и застать Хельгу дома. Еще до того, как она уйдет на работу.
Читать дальше