Анна Климова - И сердца боль

Сейчас, после многонедельного отсутствия, Андрей нашел свою комнату чисто убранной… и чужой. Одежда аккуратно разложена в шкафу, книги на полках, «все лишнее» сложено в ящики и коробки…

Глухая ярость поднялась в его душе. Андрея злил не этот порядок, а то, с какой настойчивой самоуверенностью мать навязывает ему свои представления о жизни в целом и о «порядке» в его жизни, в частности. Мать действовала, как слон в посудной лавке, круша все, что, по ее мнению, не вписывается в «рамки».

Андрей присел на кровать. Снял со стены гитару. Перебрал отвыкшими пальцами струны. Музыки не получалось. Он задыхался в этом идеальном порядке, в этих удушающих волю «рамках».

Какая-то часть сознания, доставшаяся ему от матери, твердила тихонько, что это — свойственный молодости юношеский максимализм, противоречия, повторяющиеся из поколения в поколение, что порядок, стабильность — основа взрослой нормальной жизни, основа всех отношений. Бунт, хаос, конфликтность — обычные спутники формирующейся личности, ищущей свое место в жизни и остро реагирующей на любые попытки вмешательства в эти поиски, которые, по ее мнению, только подчеркивают ее слабость, ее зависимость, ее неумение и невозможность свериться с опытом, отсутствующим в этот период.

Самостоятельный поиск пути предполагает получение «шишек». Отрицание чужого опыта — это «убытки». Но это его убытки!

— Мужчины, обедать! — донеслось из кухни.

Андрей отложил гитару и отправился на зов.

Огромная кухня блистала показной, витринной, неуютной чистотой. Андрей не любил обедать на кухне. С большим удовольствием он бы предпочел перекусить в своей комнате за книгой или сидя у телевизора (когда матери не было, он так и делал).

На столе чистая скатерть, крахмальные салфетки, старинная супница с торчащим половником (мать приволокла столовый сервиз из какого-то антикварного магазина), двойные тарелки, сверкающие приборы — все так, как положено, как заведено, как надо.

(«Кому надо?» — подумал Андрей.)

Разговоры за столом не поощрялись. Так же, как и не разрешалось смотреть по сторонам, тянуться за чем-то самому, вставать до окончания трапезы. Целый свод правил и запретов, которые в него вдалбливала мать с самого детства, отравлял все удовольствие от пищи.

Такие обеды «в кругу семьи» напрочь отбивали у него аппетит. Суп проливался на колени, мясо соскальзывало с вилки на пол, компот тек мимо рта…

Андрей сел за стол, нарочно проигнорировал салфетку.

Мать промолчала. Встала, открыла крышку супницы, налила борщ в тарелку отца, потом себе. Замерла с половником, глядя прямо в глаза Андрея.

— Ты помыл руки?

Секунду помедлив, Андрей встал, принес из ванной мыло, вымыл над кухонной раковиной руки и демонстративно долго вытирал их полотенцем.

Родители молча ждали. Сергей Петрович посмеиваясь, Маргарита Львовна без всякого выражения лица. Андрей снова сел. И заслужил борщ в тарелку. Ели молча. Чуть стучали приборы.

Вопреки правилам, мать неожиданно сказала:

— Мы с отцом решили, что ты должен подлечиться в санаторий. До начала семестра есть еще время, а я договорюсь в деканате, чтобы тебя не посылали на картошку.

— Это ты решила, дорогая, — возразил отец, промокая губы. — Я слышу об этом впервые.

— Сережа! — воскликнула Маргарита Львовна, — давай хоть в этом будем единодушны!

— Я просто констатировал факт. Это решение ты со мной не обсуждала.

— Билеты закажем на завтра и вечером будем в Сочи, — продолжила Маргарита Львовна, уже не обращая внимания на мужа. Заглянула в глаза Андрея жестко, требовательно, бескомпромиссно.

Андрей лишь на мгновение поймал этот взгляд, но продолжал молча есть свой борщ.

— Ты слышал, что я сказала?

— Слышал, — кивнул Андрей.

— И что?

— Ты спрашиваешь мое мнение или только хочешь удостовериться, дошел ли до меня твой приказ?

Мать растерялась, хотя и не выдала этого ничем.

— Это не приказ, а лишь забота о твоем здоровье. И не нужно со мной так говорить, Андрей. Я для тебя стараюсь. Хочу как лучше.

— А я не хочу, как лучше. Смею заметить, что я нахожусь в том возрасте, когда человек сам может принимать решения. У меня, к твоему сведению, уже есть паспорт, мама. Мне девятнадцать лет! И я проведу свое время так, как сочту нужным.

— Для того чтобы принимать решения, необходимо иметь базу для их реализации. А такой базой пока для тебя являемся мы с отцом, — сказала Маргарита Львовна, чуть улыбаясь, но со стальной пружинистостью в голосе. — Вы, молодые, любите сейчас критиковать основы социалистических отношений и восхищаетесь Западом, поэтому я перейду на доступный, понятный для тебя язык восхищающего вас капитализма. Кто платит деньги, тот и заказывает музыку, мой дорогой.