Мишель Ричмонд - Год тумана

Плайя-Эрмоса. Домик на пляже. Одна-единственная лампочка без колпака, две грязные кровати. Стенка такая тонкая, что слышно, как храпят соседи. Длинное узкое зеркало без рамы висит на стене рядом с дверью. В зеркале вижу нечто жуткое: выпирающие мослы на бедрах, темные круги под глазами.

По железной крыше стучит дождь. Сначала один «тук», потом второй, затем все быстрее и быстрее, пока не начинается равномерный барабанный бой, дробью отдающийся в голове. Вскоре снаружи уже бушует буря, которая усиливается с каждой минутой. В комнате пахнет дождем и морем; одновременно тут витает противный сладковатый запах грязного белья. Выключаю свет и лежу одетая на кровати, прислушиваясь к вою ветра. Сквозь крошечное занавешенное окно видны вспышки молнии.

Что-то в звуках дождя напоминает Алабаму. За несколько месяцев до того, как исчезла Эмма, мы втроем ездили в Шорес. Джейк никогда прежде не забирался так далеко на юг, и ему очень хотелось посмотреть места, где я выросла. Поселились в одной из лучших гостиниц на Оранж-Бич. Вечером первого дня сидели на песке и наблюдали за тем, как над заливом заходит солнце. Потом на целую неделю зарядил дождь.

Утро проводили в крытом бассейне отеля, а потом шли в кафе. Эмма пила молочные коктейли, а мы с Джейком — сладкий ледяной чай и пиво. Сидели в прокуренном ресторане и смотрели, как молнии раскалывают небо пополам. Они приводили в восторг Эмму, привыкшую к ровной погоде Сан-Франциско. Сильнее всего я скучала именно по этим безумным — ливням и рокочущему грому. Бури в Сан-Франциско такие скромные, что их вообще трудно назвать бурями.

— Здесь странно пахнет. — Эмма сморщила носик. — Как будто небо горит.

— Озон, кислород и оксид аммиака. — Джейк всегда готов прочесть лекцию. Очень забавно смотреть на мир его глазами — это как вернуться в начальную школу, когда для всего имеется научное объяснение и на каждый вопрос есть ответ.

Было очень приятно вернуться на родину, хотя обстоятельства оказались не самыми располагающими. Как-то вечером я повела Эмму в сувенирный магазин, где у входа стояло чучело гигантской акулы, — в магазин, куда сама сотни раз заходила в детстве. Позволила ей набрать уйму футболок и безделушек в подарок друзьям. Но самым лучшим сувениром стала фотография, изображающая нас троих на пляже. Хорошо помню человека, который сфотографировал, — пожилого мужчину, очень смуглого, в рубашке с надписью «Алабама навсегда».

К концу недели Эмма устала и начала капризничать, а мы остались такими же бледными, как и в день приезда.

— Представлял себе Алабаму несколько иначе, — шутил Джейк в самолете на обратном пути. Решили следующий отпуск провести в более экзотичном месте — на Таити или в Коста-Рике. Даже не представляла себе, что приеду сюда одна.

Есть девочка, зовут Эмма. Мы шли по пляжу. Я отвлеклась. Прошло несколько секунд. Когда обернулась, она исчезла. Продолжаю думать о секундах, о неумолимо расширяющейся окружности. О том, что именно из-за меня началась эта цепная реакция. И я обязательно должна исправить свою ошибку.

На следующий день брожу по пляжу, битком набитому американцами — спортсменами и туристами. Высматриваю доску Розботтома, желтый «фольксваген» и его владельцев. Перемещаться по Коста-Рике на машине не так-то просто, но почему бы и нет? Дома прочла в Интернете несколько статей о том, как проехать через Сонору и нагорье Оаксака в Гватемалу, Гондурас и Никарагуа. Границу у Пенас-Бланкас охраняют кое-как, поэтому человек с не вызывающей подозрений внешностью может спрятать ребенка в багажном отсеке и провезти его без документов. Как сказал Джейк, здесь слишком много «если», еще больше «возможно», но все-таки это лучшее на данный момент.

В тот же день снимаю домик на пляже за триста долларов в месяц — куда лучше и дешевле, чем тот, где ночевала накануне. Маленький и чистый, без излишеств, с жестяной крышей и крохотным окошком, выходящим на море. Решаю разместить тут свой поисковый штаб, мое временное пристанище.

Чтобы вжиться в ритм пляжной жизни, уходит немного времени. Нет смысла рано вставать, все еще закрыто. Моя единственная надежда — это люди (преимущественно серфингисты), а самый простой способ поговорить с ними — зайти вечером в бар или ресторан. Большинство обитателей Эрмосы — приезжие; живут здесь два-три месяца или пока не закончатся деньги, а потом возвращаются в Штаты. На второй день пребывания в Эрмосе обнаруживаю маленький бар по соседству. Весь персонал там — мои соотечественники. Вскоре всех их знаю по именам. С каждым днем увеличиваются познания в испанском, и серфингисты, к счастью, склонны мне доверять, но я по-прежнему ни на шаг не приблизилась к Эмме.