Мишель Ричмонд - Год тумана

Меняю некоторые детали своей истории в зависимости от того, с кем разговариваю. Иногда называю парня с Ошен-Бич своим давно утраченным братом, который потерял связь с семьей. Иногда это мой «бывший»; сначала я разбила ему сердце, а потом поняла, что не могу жить без него. История становится совсем фантастической, если выпью или не высплюсь. Рассказываю о том, что моя мать нуждается в пересадке почки, а этот человек — единственная подходящая кандидатура. Я задолжала ему много денег, а потом внезапно получила наследство и решила расплатиться со всеми кредиторами. Я уверовала в Бога и решила попросить прощения у всех, кому навредила в жизни. История с доской Розботтома также обрастает домыслами. Говорю, будто мой больной брат больше всего на свете хочет такую. Представляюсь сотрудником крупной американской кинокомпании: мы снимаем сногсшибательный документальный фильм, который станет символом эпохи.

Я научилась хорошо лгать. Могу взглянуть в глаза любому человеку и рассказать любую байку. И все-таки мои выдумки ни к чему не приводят. Время от времени кто-то вспоминает, что видел доску Розботтома, но описание ее владельца не совпадает с внешностью парня с Ошен-Бич. И потом, обычно доску видели давно, или вообще в другой стране, или даже не видели сами, а просто слышали о ней. Не нахожу ни одной серьезной зацепки и упорно отталкиваю мысль о бессмысленности поездки в Коста-Рику. Очередное заблуждение, которое ни к чему не ведет. Не могу поверить в это, не могу даже представить себе возвращение домой без Эммы.

Однажды в окрестностях городка Пуэрто-Койото, остановившись по нужде на безлюдной тропинке, испуганно вздрагиваю, слыша громкое шуршание листвы. Поднимаю глаза и вижу двух туканов. У них нелепые желтые клювы с оранжевой каймой и кроваво-красным кончиком. Эти красивые редкие создания, некогда приводившие меня в экстаз как фотографа, теперь не вызывают никаких эмоций. Всего лишь птицы, сидящие на дереве над тропинкой, ведущей в лес.

В Тортугеро просыпаюсь рано, с петухами. В этой стране петухи буквально повсюду, они выполняют функцию всеобщего будильника. Пробираюсь по скалистому пляжу и наблюдаю за гигантскими морскими черепахами, похожими на обломки кораблекрушения, медленно плывущими под поверхностью моря. В лесу неподалеку от пляжа полно змей и обезьян-ревунов. Эта часть страны обладает тревожной, опасной красотой. Здесь человек может просто исчезнуть. И снова приходит в голову мысль о невыполнимости миссии. Тело крепнет и набирается сил, а сознание, боюсь, понемногу сдает.

Думаю о Джейке, который сейчас в Сан-Франциско, учит школьников и в одиночестве ужинает, накрепко заперев дверь детской. Интересно, вспоминает ли он обо мне или же в попытках не думать об Эмме постепенно лишается энергии и желания продолжать борьбу? Интересно, вспоминает ли он о том, каково это было — любить, готовиться к свадьбе? Ворочается ли в постели, пытаясь нащупать меня рядом с собой? Просыпается ли в испуге, обнаружив, что постель пуста?

Всегда восхищалась целеустремленностью Болфаура: приняв решение, он уже не колебался. Теперь же его непоколебимость работает не в мою пользу. Прекрасно понимаю: сейчас не в моих силах заставить его повернуться ко мне лицом. Мы оказались по разные стороны черты, когда я покинула Сан-Франциско.

Нет, говорю себе. Все же могу кое-что сделать. Нечто невероятное. Могу вернуть ему Эмму.

Продолжаю мысленно возвращаться к тем минутам на пляже. Вспоминаю свою панику и медленно наползающий ужас. Эмма находилась рядом. Прошла секунда — и пропала. В промежутке между двумя реальностями — ее присутствием и ее отсутствием — мертвый детеныш тюленя на песке. Неподвижное пятнистое тельце, широко раскрытые невидящие глаза.

Иногда мне снится, будто я прикасаюсь к мертвому тюленю и пытаюсь его оживить. Время идет, ничего не происходит, а потом по холодному тельцу пробегает дрожь. Тюлень начинает дышать, открывает глаза и смотрит на меня. Поворачиваюсь и вижу Эмму, совсем рядом; она идет ко мне и несет ведерко, полное морских ежей. Во сне девочка никуда не исчезала. Смотрю на нее и думаю: «Какая жуткая была ночь». Во сне я так счастлива, что от радости провозглашаю во весь голос: «Значит, ничего этого на самом деле не было!» Эмма ставит ведерко на песок, и мы начинаем рассматривать морских ежей одного за другим.

Из Тортугеро возвращаюсь в Эрмосу. У Сами нет для меня новостей. Она повсюду расспрашивала о доске Розботтома, но безрезультатно.