Мари-Бернадетт Дюпюи - Сиротка. В ладонях судьбы

При упоминании о матери его голос задрожал от нежности и тоски. Этого было достаточно, чтобы окончательно пробить броню Эрмины, которая и без того была ослаблена защитной речью Кионы — этого ревностного адвоката бедного Людвига. Молодая женщина протянула ему руку.

— Добро пожаловать, месье! Шарлотта вас любит, и это для меня самое важное.

Тошан хранил молчание. Он помнил этого немецкого солдата, если его можно было так назвать, который едва вышел из подросткового возраста и звал по ночам свою мать. Он помнил об этом юнце, насильно мобилизованном на его далекой родине, вырванном из семьи по приказу тирана, затерянном в глубине Канады, униженном и истерзанном. Он был кем угодно, только не врагом.

— Я тоже рад, что вы не погибли от холода в наших лесах, — наконец произнес он. — Моя мать научила меня не судить о людях по их внешности, расе или религии. Начиная с этого дня вы для меня — один из местных, а также муж этой юной особы, которую я люблю.

— Не беспокойтесь, — сказала Шарлотта, — после рождения нашего ребенка мы уйдем отсюда вместе с бабушкой Одиной. Шоган нашел надежное место в горах. Тошан, правительство пытается заставить твою семью жить в резервации. Но Шоган отказывается подчиняться этому закону белых.

— Резервации, пансионы, где разрушают душу индейских детей, — мне об этом известно, — ответил метис. — Идемте в дом, я чувствую аромат горячего кофе. Наверное, Мадлен его сварила. Моя жена богата и знаменита в театральных кругах. Мы единственные в Лак-Сен-Жане, кто еще пьет настоящий кофе!

Эрмина не могла поверить своим глазам: Тошан оживился, разговаривал громко и уверенно, гордый и прекрасный, как раньше. Вне себя от радости, она шла рядом с ним, держа за руку Шарлотту.

— Сегодня вечером мы будем ужинать вокруг большого костра, под звездами, и я буду петь! О да, я так хочу петь!

С наступлением темноты все было готово для импровизированного пиршества. Дети с энтузиазмом собирали хворост и передвигали камни, чтобы расширить очаг, на котором иногда жарили мясо или кипятили белье. Мадлен полностью погрузилась в приготовление различных блюд, в частности картофельного рагу и фасоли с салом, под руководством Одины. Бабушка также хотела поджарить ломтики тыквы, очень вкусной, по ее утверждению.

Аранк принесла филе копченой рыбы и пшеничного хлеба, называемого баник, который она испекла сама. Вечно подозрительный Шоган появился лишь в сумерках.

— Вы только взгляните на Тошана, — то и дело повторяла Эрмина Мадлен и Шарлотте. — Он смеется с Шоганом, он погладил старого Мало!

Людвиг рассказал Кионе, как в день их побега за ними увязался пес. Они пытались отправить его обратно в городок, но тот затаился в кустарнике и следовал за ними на расстоянии. Шарлотта добавила:

— Когда мы прибыли к бабушке Одине, появился и он, с высунутым языком, довольный собой. Нам повезло: на выходе из Роберваля нам повстречался Пьер Тибо и подвез нас в своем грузовике до Перибонки, не задавая вопросов. Людвиг не говорил ни слова, лишь качал головой. Я сказала Пьеру, что он немой.

Вокруг весело пылающего костра велись оживленные беседы. Аромат горящего жира и жженой травы витал над поляной. Ужин затянулся, похожий на сборище монтанье в былые времена. Все сидели кружком возле костра. Мадлен пообещала сварить еще кофе: Одина очень его любила.

Воодушевленная, Эрмина поднялась, не заметив, что Тошан вернулся на террасу.

— Как и обещала, я сейчас буду петь, потому что этот день вновь подарил мне надежду. Он также привел ко мне Шарлотту — мою сестру по духу и ее спутника, который кажется мне добрым и искренним человеком.

— Да, спой, Канти! — воскликнул Шоган. — Тала будет здесь, среди ночных звезд, ее порадует твое пение!

Мукки принялся аплодировать, а сияющая Акали повторяла:

— Спой, Канти, спой, моя Канти!

Лоранс болтала с одной из своих кузин, но они быстро умолкли. Что касается дерзкой Мари-Нутты, она наконец-то почувствовала себя на своем месте, среди народа монтанье.

— Я выучила эту арию в Париже, — пояснила Эрмина. — Она из оперы Верди «Набукко». Это хор рабов.