Мари-Бернадетт Дюпюи - Сиротка. В ладонях судьбы

Внезапно став послушной, она позволила увлечь себя к брачному ложу. Лучше было покончить с этим скорее. Прерывисто дыша, Жозеф осыпал жену утешающими словами, снимая с нее ночную рубашку. Наконец он завладел этой девственной и пышной плотью, вздрагивающей под его грубыми ласками.

— Нет, нет, нет, — твердила Андреа. — Прошу тебя, не сейчас…

Но он не слушал и проник в нее почти сразу. К великому удивлению Андреа, она совсем не ощутила боли, скорее замешательство, которое переросло в приятные, даже пьянящие ощущения. Полчаса спустя она с улыбкой смотрела в гипсовый потолок с затейливым лепным орнаментом.

«Я замужем, это случилось!» — восхищенно подумала она.

Жозеф уже спал, выполнив свой супружеский долг.

Эрмина развешивала белье за дровяным сараем, ей помогала Мадлен. Ветер был приятно теплым, солнце еще не клонилось к закату.

— Простыни высохнут завтра, — сказала молодая женщина, одетая в белое ситцевое платье, короткие рукава которого открывали ее красивые загорелые руки.

— И тряпки тоже, — откликнулась индианка. — Ах! Моя дорогая Эрмина, если бы ты знала, как я здесь счастлива! Нет, в Валь-Жальбере мне тоже нравится, но мне в сотню раз милее этот уединенный дом, расположившийся между рекой и лесом. И на Акали любо-дорого посмотреть! Как только мы сюда приехали, она изменилась, все время смеется и даже становится довольно шаловливой. Я бы так хотела, чтобы и ты вновь обрела радость!

— Не будем об этом говорить, Мадлен, это ничего не изменит.

— Наберись терпения, Тошан в конце концов поправится.

— Его тело уже здорово, даже если он не может пока свободно пользоваться своей левой рукой, но душа его больна! В мае, когда мы сюда вернулись, я надеялась, что он выберется из своей депрессии. Но ему ничто не помогло: ни любовь его детей, ни моя любовь, ни твои заботы — ничто!

Эрмина опустила голову, ей было стыдно признаться, что она совсем пала духом. Они могли быть счастливы в этом хранимом Богом уголке, где родился ее муж, где он играл ребенком, где стал мужчиной. Под ступеньками крыльца, в плетеной корзине, по-прежнему лежали белые камни, которые Тала использовала, чтобы выложить на поляне магический круг. Деревья образовывали успокаивающую завесу зелени, в которой щебетало множество птиц. Мукки с близняшками каждое утро этого теплого лета купались в речной заводи, где течение было не таким быстрым, а вода прозрачной, словно в роднике.

— А ведь здесь мы вдали от остального мира, — вздохнула Эрмина. — Вчера один человек с Перибонки передал мне письмо от моего отца. Я хотела бы прочесть его Тошану, но не решаюсь.

— Может быть, ты чересчур его щадишь? — заметила Мадлен. — Что пишет месье Жослин? Надеюсь, плохих новостей нет?

— Нет, в Валь-Жальбере все в порядке, — ответила Эрмина, усаживаясь на траву. — Мама чинит центральное отопление, Луи много играет с Ламбером Лапуэнтом, который стал благоразумней. Андреа и Жозеф, судя по всему, купаются в своем счастье. Мирей скучает. Она грозит маме уволиться и вернуться в свой родной Тадуссак.

Индианка подняла корзину для белья и прижала ее к бедру.

— Не вижу ничего, что могло бы шокировать Тошана или хотя бы заинтересовать, — со смехом сказала она.

— Папа также держит меня в курсе последних новостей. Жан Мулен, возглавлявший французское Сопротивление, скончался 8 июля под пытками гестаповцев. Это расстроит Тошана, я знаю. Есть один позитивный момент: 17 августа прошла очень важная конференция в Квебеке. Высадка союзников на севере Франции предусмотрена на 1-е мая будущего года. Возможно, этот кошмар скоро закончится. О, Мадлен, я бы так хотела, чтобы война завершилась! Не ради нас, а ради всех тех людей во всем мире, которые страдают и погибают каждый день.

— Идем, ты должна сказать об этом моему кузену. Тошана порадует эта новость.

Она протянула свободную руку Эрмине, которая встала и последовала за ней. Женщины пересекли поляну, усеянную дикими цветами. Показался деревянный дом, который метис в свое время расширил и обустроил.

После возвращения Тошан проводил целые дни в шезлонге, под навесом деревянной террасы. Отсюда он мог любоваться лесом, движением облаков и играми детей. Он часами читал, прикрыв ноги одеялом, даже в сильную жару.

«Бог мой, как грустно видеть его таким! — подумала Эрмина, глядя на своего мужа. — Я была так рада, когда он согласился вернуться сюда, в наш настоящий дом! Мне не в чем его упрекнуть: он приветлив с каждым из нас, ест что дают, общается на повседневные темы, но я знаю, что он больше не хочет жить… что он ничего не хочет!»