Яна Гецеу: Анна и шут

— Мама, наш Енот настолько мил, что даже Локи признал его! — радостно смеялась Марихен, и малыш кланялся ей.

День медленно истекал, тени удлинялись, а Анна все сидела с книгой на коленях, и наблюдала, как малыш Енот веселит ее детей: катается верхом на Локи, показывает фокусы с розами и куклами Марихен, и стоя на скамеечки, как на сцене выделывает разные гимнастические фигуры и декламирует Вергилия. Готлиб — Ян все пытался задеть его злым словом, но ловкий шут подрезал юного господина деликатно, но метко. Готлиб — Ян сердился, но был вынужден признать проигрыш, чтобы не оказаться вовсе дураком.

После позднего ужина Анна благословила на ночь детей, и велела шуту явиться к ней, но Марихен попросила, чтобы сегодня сказку на ночь ей рассказала не кормилица, а Енот. Тот удалился за девочкой, а Анна отправилась в свои покои, и пока служанка раздевала ее, долго и пристально смотрела на себя в большое зеркало, ловя первые признаки старения. Ее всерьез тревожило то, что ей уже 32 года, и талия имеет уже не те очертания, что хотя бы 5 лет назад — роды и время сделали свое коварное дело. И мелкие морщинки в уголках серых глаз — средство, купленное у заезжего алхимика не дало обещанного чудесного результата. И блеск глаз уже не вовсе не тот, и волосы… Боже, ведь и до первой седины недолго! Но она ведь еще вовсе даже не стара! И по–прежнему нравится мужчинам, даже молодым — этот герцог, что заезжал к ним на прошлой неделе… Но нет, это грех, думать о других мужчинах, когда ее доблестный муж всего 3 года, как в могиле! Ее мальчик, Готлиб — Ян все еще переживает боль потери, оттого и бывает порой так груб и резок… Но ведь он — хозяин этого замка, наследник, единственный мужчина рода Готтен. Он старается быть сильным, достойным с честью принявшего смерть графа. Он добрый мальчик, просто еще страдает по отцу… Пока Анна рассуждала так, в дверь тихонько постучали.

— Да? — откликнулась графиня, оборачиваясь. Дверь неслышно отворилась, и в покои вошел Енот.

— Госпожа желала меня видеть?

— Садись, слуга Енот! — улыбнулась повелительно Анна. — Ну, как тебе мои дети?

— Госпожа изволит, чтобы я выражался прямо? — хитро усмехнулся шут, опускаясь на скамеечку у ног женщины.

— Разумеется. Только не слишком неучтиво, и выбирая выражения! — предупредила она.

— Я буду правдив, Ваше сиятельство, когда стану хвалить 2‑х чудесных созданий, мирно спящих сейчас! Ваша дочь, сударыня, чистейшее создание, юный ангел! Сложно представить себе, сколь велика была любовь двоих, давших жизнь подобному мотыльку, столь же прелестному, сколь и резвому!

— И не по годам умному, верно? — добавила польщенная мать.

— Никак нельзя не согласиться! Очаровательное дитя в нежном своем возрасте любопытно до древнеримской поэзии, и пожелало ею заменить сегодняшнюю сказку…

— Так ты и в древнеримской поэзии хват?! — воскликнула очарованная нежной музыкой его голоса Анна.

— Имею честь, Ваше сиятельство!

— И где ж ты ее понабрался? — графине становилось все любопытнее. — Ведь ты ж крестьянский сын!

— А это святой отец наш, человек весьма просвещенный, и наделенный любознательностью и остротой ума, за что и был сослан в отдаленный наш приход. Я не пригоден для крестьянских работ, и отец, не решившись избавиться от меня во младенчестве, отдал священнику на воспитание. Скромную пищу тела я получал от отца родного, а умственную жадно впитывал от отца духовного. И здесь составил предмет огорчения добрейших родителей и особую гордость святого отца!

— Однако ж… — проговорила Анна, и на минуту задумалась. — Да, а каким нашел ты сына моего, Готлиба — Яна?

— Мальчик добр от природы, сударыня, но непосильное душевное страдание толкает его на жестокости.

— И это верно! — Анна опустила глаза. Как сразу и как точно, самую суть уловил этот странный уродец! Она подняла глаза, и снова пристально принялась рассматривать его лицо. Весьма живое и умное, освещенное большими навыкате ореховыми глазами под тонкими бровями, прямой нос, лишь большеватый рот портил довольно правильные черты его. И если бы не ущербность тела, он был бы очень даже интересен!

— Скажи–ка, шут мой, а сколько тебе лет?

— Восемнадцать, сударыня, и три месяца.

— Так мало? А я‑то полагала, никак не меньше 20-ти, ведь ты уже столь просвещен! — удивленно подняла брови Анна. — Скажи… А не бывал ли ты влюблен?

— Да ну, бросьте, госпожа! Уж мне ли думать о подобных материях! — несколько ядовито покачал головой карлик.