Фред Стюарт - Титан

Эдвард Флеминг, третий по старшинству ребенок в семье Флемингов, отреагировал мгновенно: ему исполнилось двадцать лет, и он ушел из Принстона добровольцем в армию. Но в отличие от своего старшего брата Эдвард не любил войну и не интересовался военным бизнесом. Гибель матери послужила ему ярким доказательством того, что война — это не путь к славе, а бессмысленное и жестокое кровопролитие. Эдвард решил стать писателем. Может, ему суждено будет написать великую американскую книгу, которая положит всем войнам конец и станет достойным памятником матери.

3 января 1944 года Ник вновь оказался в Овальном зале Белого дома в обществе изможденного президента Рузвельта и генерал-майора Уильяма Дж. Донована, начальника центра стратегических исследований.

— Рад вас снова видеть, Ник, — приветствовал его Рузвельт, пожимая руку. — Надеюсь, вы знаете Билла Донована?

Нику доводилось несколько раз встречаться с Донованом, так как сразу же после Пирл-Харбора и вступления Америки в войну он почти половину своего времени провел в Вашингтоне, работая в связке с Пентагоном и рассылая партии оружия по всему свету. Теперь, когда стало ясно, что падение Гитлера — лишь вопрос времени, Ника не покидало чувство глубокого удовлетворения. Он радовался тому, что приложил максимум своих сил к тому, чтобы его самый ненавистный враг был уничтожен.

Он пожал руку Доновану, и они сели в кресла напротив стола Рузвельта.

— Ник, — начал президент, — Билл недавно получил весьма любопытную информацию, которая исходила от некой парижской леди Дианы Рамсчайлд и была передана через источники антифашистского подполья. Кажется, вы знакомы с этой женщиной?

— Очень хорошо знаком, — ответил Ник. — Давным-давно я едва не женился на ней. Поскольку я женился на другой, она наняла турецкого наемного убийцу для того, чтобы тот разделался со мной. А когда этот план провалился, она совместно с гестапо организовала мой арест в Берлине десять лет назад.

Президент рассмеялся:

— Сам дьявол не сравнится в злобе с оскорбленной женщиной. Но даже учитывая это, она, похоже, хватила через край.

— Самую малость. Впрочем, думаю, она наконец-то простила меня. Когда она явилась в гестаповскую тюрьму, чтобы насладиться моим поверженным видом, кажется, у нее это не получилось. Правда, она заявила, что употребит все свое влияние на Ататюрка, чтобы добиться моего освобождения. Но я освободился самостоятельно. Поэтому мне до сих пор неизвестно: просила она за меня у Ататюрка или нет. С тех пор я ничего о ней не слышал. Так, выходит, она в Париже?

— Да. У нее там открыт весьма доходный ночной клуб «Семирамида», где пьянствуют и развлекаются высокопоставленные нацисты. Каким именно образом развлекаются, пусть вам подскажет ваше воображение.

— Могу себе представить.

— Итак, через подпольщиков она доставила нам следующую историю… Кстати, агенты Билла в Париже ее полностью подтвердили. Так вот, одна из ее клубных девочек красавица-блондинка некая Лора Дюкас ухитрилась стать любовницей генерала Фридриха фон Штольца, второго нациста во всем Париже. Это очень важная птица. У фон Штольца в Баден-Бадене жена и две дочери, но Лора, говорят, совсем свела его с ума. В благодарность за ее ласки он дал ей все: деньги, меха, шампанское… У нее даже есть в распоряжении машина с шофером и право на неограниченное пользование бензином. Последний факт очень примечательный, поскольку, как я слышал, в Париже это сегодня невиданная роскошь. Частенько фон Штольц в стельку напивается и выбалтывает Лоре весьма любопытные военные сведения. Если бы я был Гитлером — слава Богу, что это не так! — я давно уже расстрелял бы старика. Но фюрер настолько занят сейчас русским фронтом, что у него не хватает времени присмотреть за Парижем. Поэтому фон Штольц до сих пор жив. Пока… Все, что я рассказал, никому не было бы нужно, если бы не два словечка, которые фон Штольц обронил Лоре во время очередной попойки и которые та передала своей хозяйке Диане. А уж Диана довела их до нас. Эти два слова: тяжелая вода.

На лице Ника отразилось недоумение.

— Прошу прощения, мистер президент, но я не совсем понял…

Рузвельт заерзал на стуле.

— Нам придется довести до вас, Ник, кое-какую информацию, иначе вы вообще ничего не поймете. Но я предупреждаю: эти сведения секретны. Ни при каких обстоятельствах они не должны быть вами разглашены постороннему лицу.