Уинстон Грэхем - Фортуна-женщина. Барьеры

Я завязал галстук, причесался, надел пиджак и подумал, выходя из отеля: мне нужно было сказать ей… не то, что я сказал. Я потерял рассудок. Если бы я объяснился… Мне не следовало оставлять ее здесь, отправляясь в Амстердам в погоню за призраком. Однако странно, что она оставила свою фамилию. Возможно, она и не собиралась… и вдруг — эта телеграмма. И зачем только я вызвал его сюда? Какая разница — Бекингем он или Коксон? Да, на меня определенно нашло затмение. Но теперь уже ничего не поправишь. Она так или иначе принадлежит ему. Это она, Леони, оказалась призраком. Нужно выбросить из головы… Но если бы я сказал ей… в тот вечер, перед отъездом в Голландию… Нет. Я сказал именно то, что нужно. И поездка действительно была необходима. Как я мог надеяться? Ведь она ни словом не обмолвилась… Однако…

Обратная дорога из Полтано по сравнению с этой, на виллу ”Атрани”, показалась мне усыпанной цветами.

К тому времени, как послышался радостный лай Мейси и Джимбела, я совсем выбился из сил и, должно быть, был страшен, как смертный грех. У мадам Вебер собралось обычное общество: крупный неаполитанский судовладелец синьор Кастильони, мадемуазель Анрио и та ужасная дама, что явилась на прошлую вечеринку в украшенной фигурками животных шляпе. Я запомнил Лэнгдона Уильямса не особенно общительным человеком; похоже, что и сейчас он чувствовал себя не в своей тарелке.

Мы пили коктейли и вели светскую беседу. Сандберг еще не появился. Шарлотта выразила мне свое сочувствие, но, как ни странно, обошлась без вопросов: должно быть, Сандберг ее предупредил. Дама в шляпе (несмотря на то, что на этот раз она была без шляпы) заскучала и завела разговор о недавнем докладе Кинси о сексуальном поведении женщин. В прошлый раз мне показалось, будто она положила на меня глаз; теперь же она явно принимала меня за врача, психиатра или представителя противоположного пола, готового вывернуться наизнанку, чтобы только опровергнуть теорию Кинси. Знала бы она, с какой темной личностью имеет дело, какие слепые, звериные страсти клокочут у меня в груди!.. Меня так и подмывало сказать ей об этом.

Чарльза Сандберга все еще не было. Мы сели ужинать.

Бывают состояния — как раз в таком я находился, — когда вы голодны, однако пища не лезет в горло; падаете от усталости, но не можете забыться сном. Наверное, в такое время человеку безразлично, один он или в компании. Вы жалеете, что пришли, и не в силах уйти. Несколько раз я ловил на себе взгляд Шарлотты Вебер. Моей соседкой оказалась Джейн Порринджер. Бедняжка Джейн, она вряд ли получала от этого удовольствие.

Когда мы почти расправились с первым блюдом, мадам Вебер посмотрела на дверь и воскликнула:

— Наконец-то, Чарльз! Мы не могли больше ждать — все умирали от голода, — и она повернулась ко мне с таким видом, словно хотела сказать: теперь вы видите, что приходить стоило?

Мужчины поднялись, так как Сандберг привел с собой даму. После недолгих колебаний она заняла свободное место рядом с да Коссой и прямо напротив меня. Это была Леони.

Она явно не ожидала меня встретить — об этом говорило ее замешательство. У нее был измученный вид; она еле удержалась, чтобы не убежать. Не знаю, можно ли, дойдя до ручки, что-то ощущать. Если нет, значит, я еще не совсем оказался в нокауте, потому что ощутил этот новый удар в полном объеме.

Помню, и через несколько минут после того, как она обменялась парой слов с Шарлоттой и приступила к еде, я тупо соображал, что этого не может быть: ее присутствие могло означать только то, что все события этого дня были обманом зрения и прочих чувств — галлюцинацией вследствие солнечного удара.

Должно быть, я слишком пристально уставился на нее, потому что, когда Берто подошел, чтобы взять у меня использованную тарелку, я его не заметил. Мадам Вебер сообщила, что Леони приехала только на этот вечер. Да Косса мигом прицепился к ней с расспросами: как там, в Риме? Она уклонялась, как могла, пока Шарлотта — я впервые видел ее в гневе — не заставила его заткнуться.

Я взглянул на Чарльза Сандберга — как всегда элегантного и невозмутимого. По его лицу нельзя было определить, явился ли он после мессы или с места преступления, где было совершено убийство.

Я перевел взгляд на Леони. Избавившись от назойливого внимания да Коссы, она сидела тише воды, ниже травы, в бирюзовом платье со стоячим воротничком, и даже не притворялась, будто ест. Она показалась мне похожей на ангела Эль-Греко: одухотворенная и измученная.