Итсасо Мадарьяга - Одинокие сердца

У Одри вдруг мелькнула мысль, что свои отношения с Джоном она пережила в своем воображении и что ей так и не удалось соединить фантазии и реальную жизнь. В ее мечтах Джон никогда не представал перед ней таким, каким он был на самом деле. Шагая вслед за матерью по «Либерти», Одри осознала, что в столь романтичной местности, как долина реки Луары, нет места для такого человека, как Джон, и что в его жизни нет места для нее, Одри. Она уже много месяцев пыталась закрывать глаза на то, чего ей не хотелось признавать, и почему-то лишь в «Либерти», куда она пришла вместе с матерью за покупками, наконец-то это осознала. Больше всего Одри не нравилось то, что это произошло в магазине и что сейчас ей надо идти в кафетерий и что-то там есть. Одри хотелось побыть одной и поразмышлять о своем горе, постепенно погружаясь в море жалости к себе, оплакивая свою судьбу, мучая себя час, другой, третий… Она была далека от понимания того, что бегство спасает ее от всего этого, что принятое ею поспешное решение поможет ей — возможно, на подсознательном уровне — преодолеть переживаемый ею кризис. Однако дорожки внутри женского сердца весьма извилисты, а Одри сейчас не могла видеть дальше своего носа. Пока еще не могла.

— Ты будешь что-нибудь есть? Мы уже подошли к сладким блюдам, а ты еще ничего себе не взяла.

Одри стояла у стойки ресторанчика самообслуживания, держа в руках пустой поднос. Виолетта уже взяла себе салат и бутерброд и сейчас вопросительно смотрела на дочь. У Одри задрожали губы.

«Господи, только не сейчас! Не здесь».

Виолетта заметила, что с дочерью что-то не так.

— Давай присядем, — сказала она. — Еду выберем чуть позже.

Одри, идя между столами с пустым подносом в руках и слыша у себя за спиной шаги своей явно встревоженной матери, показалась себе глупой капризной девочкой.

— Вон туда, — сказала Виолетта.

Они обе присели за стол.

Виолетта специально выбрала отдельно стоящий столик в дальнем углу этого немноголюдного и уютного ресторанчика.

Одри до самого последнего момента было невдомек, что когда она еще только входила в калитку «Винди-Коттеджа», ее мать уже начала догадываться, почему приехала ее дочь. Субботние хождения по магазинам, энергичная подготовка к отъезду, напускное легкомыслие матери были всего лишь попытками не позволить ей, Одри, замкнуться в себе, попытками заставить ее обратить взор в будущее, а не зацикливаться на текущих проблемах (как она всегда раньше и делала). Когда они сели за столик лицом друг к другу и Одри увидела складки у рта матери, свидетельствующие о ее обеспокоенности, девушка вдруг поняла все это.

— Прости меня, — сказала Одри, с трудом сдерживая слезы. — Тебя, я вижу, воодушевила вся эта затея, а я… а мне теперь кажется, что поехать во Францию было бы ошибкой. У меня нет ни малейшего желания куда-то уезжать. Да, я не хочу никуда ехать, я хочу всего лишь…

— Я знаю, — перебила ее Виолетта. — Ты хочешь побыть в одиночестве у себя дома. Хочешь рухнуть на диван и горько плакать, горевать по поводу навалившихся на тебя напастей до тех пор, пока не почувствуешь себя бесконечно несчастной и не заснешь от нервного истощения. Однако я тебе этого не позволю. Не позволю тебе мучиться. Мы с тобой поедем в эту чертову долину реки Луары и будем пялиться там на чертовы замки. Будем делать все, что только можно делать. И вот что я тебе еще скажу, девочка: ты будешь наслаждаться этой поездкой. Да, ты, несмотря ни на что, будешь ею наслаждаться и убедишься в том, что земля все еще вертится, хотя тебе сейчас и кажется, что она остановилась.

— Я… — Одри не знала, что и сказать. — Боже мой, мама! Что я наделала! Я вышвырнула свою жизнь в окно!

— Молодежь никогда не ломает себе голову над тем, что ждет ее в будущем — по крайней мере, не делает этого тогда, когда нужно было бы делать. А потому мир, в вашем представлении, рушится слишком уж легко. — Виолетта, слегка наклонившись над столом и подавшись вперед, приблизила лицо к лицу дочери. — Одри, ты сейчас в расцвете лет, а потому тебе предстоит еще очень много для себя открыть и очень много сделать.

— Мама, мне очень хотелось родить ребенка. Теперь же мои мечты о создании семьи… Когда мне ее создавать? Боже милосердный, мне ведь уже тридцать два года!

Виолетте была вполне понятна боль, которую испытывала ее дочь, однако она твердо решила заставить Одри взглянуть на сложившуюся ситуацию другими глазами. Она прекрасно знала свою дочь и на этот раз не собиралась позволять ей ходить по краю пропасти, как та обычно делала, столкнувшись с серьезными проблемами.