Татьяна Поликарпова - Женщины в лесу

Да, мы там свободно везде ходили. Не боялись. Ну, однако, нас там не любят… Плюются… Мы с первых же шагов почувствовали. Только в Риме приземлились, пошли на аэровокзале попить к киоску. Этот, с водой, как понял, кто мы, заорал по-немецки: «Швайне! Руссише швайне!» Я по-немецки сколько-то понимаю, из школы еще помню, говорю нашим: «Ну его. Бешеный какой-то… Пойдем к другому…»

— Так, может, то был не итальянец, — предположила я, — а немец.

Зоя не очень уверенно согласилась:

— А может, и так… — И оживилась вдруг: — Правда, правда! Тот итальянец, у которого я очки торговала, совсем другой!

— Загляденье очки — в тонкой оправе. Я надела — такая дама… Я там ходила всегда прибранная, подкрашенная, в причесочке. Сама, конечно, взбодрила: феном, расческой. Не в парикмахерской. Но хорошо получалось. Да, так вот очки. Смотрюсь в зеркальце, спрашиваю:

«Сколько?»

Продавец пишет на бумажке — 12 тысяч лир.

Я головой мотаю: не могу, мол!

Тогда он пишет: И тысяч.

Трясу головой: нет, мол, и нет!

Он пишет: 10 тысяч.

Развожу руками: не могу, мол, очень сожалею!

Но очки не снимаю!

Дошли мы с ним так, в очках, до восьми тысяч…

Тут я вздыхаю и снимаю очки. Кладу их на прилавок. Он посмотрел так печально и спрашивает, откуда, мол, синьора?

Говорю: «Россия»… И…

И тут он из-за прилавка ка-ак выбежит!

Я испугаться не успела — он ко мне на шею бросается: «Мо́ска! Мо́ска! — причитает. — Коммунист!»

Оказалось, он сам коммунист!

И Зоя Петровна замолчала, издали улыбаясь своему очечнику — коммунисту…

Пришлось мне ей напомнить про очки…

— А! Отдал за четыре тысячи. На наши деньги, считай, задарма. Моя Наташка сейчас в них красуется.

— Неужели дочке отдали такую память?

— Конечно. Мне в них куда ходить? Покрасовалась в Италии — хватит. А дочь у меня — красотка… Куда… Вот бы ее увидел тот итальянец…

— Коммунист, что ли?

Зоя рассмеялась:

— Нет! Тот был сильно пожилой, седой весь, как одуванчик.

— Мы по магазину ходили. Большой, государственный. Таких в Риме, чтоб был не частный, раз-два и — обчелся.

Замечаю я, за мной все время идет один… Я туда — он за мной. Я сюда — он тут как тут. И так смотрит-смотрит мне в лицо. Пристально. Чего, думаю, смотрит… Зову Надьку Варенцову: «Надь, глянь-ка мне на рожу… Чего там у меня?» «Ничего, — говорит. — Что это с тобой?» Показываю ей: «Вон видишь этого? Так и глядит. Уж вот на пятый этаж за мной притащился… Может, провокация какая? Нас же предупреждали…»

Надька догадлива: сразу к нашей переводчице. Переводчица, хоть и русская, в Италии давно. Кажется, там и родилась. То есть по-нашему говорит хорошо, но повадки у нее уж все тамошние. Подозвала она того итальянца, зашепталась с ним. Он что-то ей объясняет, она головой покачивает, как бы с сожалением, с грустью, и улыбается. Грустно почему-то улыбается. Потом идет ко мне… «Синьор объяснил мне, — говорит, — что просто влюбился в вас. Он просто потрясен красотой синьоры-иностранки…»

И Зоя Петровна залилась звонким девчачьим смехом, довольнешенька. Так смеются совсем молодые девушки, рассказывая о своих победах.

— А тот влюбленный, он симпатичный был? — спросила я.

— Да-а… — со вздохом сожаления ответила она. — Очень хороший… И высокий! А молоденький… — сокрушенно покрутила головой Зоя. — Они там, видно, не понимают нашего возраста. А я-то вижу: наверное, лет на десять — двенадцать меня моложе… — И еще раз вздохнула: — Да-а… Вернуть бы те года… Все-таки операция меня здорово перепахала. После нее я и толстеть начала.

…Так вернулись мы из Италии снова на родину. В городок, построенный Зоей Петровной и ее бригадой.

— Мы, когда наш больничный городок делали, все говорили: ну, кто-то будет обновлять… Мне и досталось — грыжа пупочная…

Тут я не выдержала и прервала ее:

— Ну как так можно?! Так не беречься! Зачем же тяжести одной хватать?

Зоя Петровна только рукой махнула:

— Когда надо быстрей, и одна схватишься. Если неделю сидишь без раствора, и вот он пошел! Бывает, ведрами его таскаем на пятый этаж. У нас оплата сдельная, надо же что-то заработать. Не станешь дожидаться, когда наладят подачу машиной… Да не о том речь… Прихватило меня так, что сразу на стол…

Хирург у нас молодой. Без шапочки и халата — совсем пацан. Но приоденется — и хирург. Мы с ним и до того были знакомы: больницу строили, он пожелания свои высказывал. И так, на совещаниях разных, в городе встречались. Андрей Павлович Майкин.