Татьяна Поликарпова - Женщины в лесу

У нас и ребеночек родился, когда мы десятый не успели закончить. И в армию Костю проводила без вот эдакого, — она показала щепотку, — сомнения…

Ну… Пошла на завод ученицей сварщика. Пришлось: жить чем-то надо было. Наташку отдала частной бабушке нянчить. Свекровь сама работала. Мы у нее и жили.

Я справлялась. В армию письма писала. Что ни случится, всякую ерунду ему описывала. Пишу, а сама хохочу… Но вот однажды села писать и думаю: а ведь ни разу про одного нашего инженера не написала… Вспомню про него, продумаю все, что было, и… не пишу.

Он к нам в цех заглянет — мне радость. А то после работы встретишь его нечаянно — сердце так и прыгнет! Он идет со мной до моего автобуса и всегда что-нибудь рассказывает. Такое интересное… Бывало, два автобуса пропущу… Много он знал…

Вот сижу, раздумываю над письмом… Так и поняла, что́ случилось. И заметалась: что же делать?! Вижу — поздно…

Формально-то меня ничего не связывало: мы с Костей даже расписаться не успели. Потом уж, когда с этим инженером про все говорили, как он меня уговаривал: уедем! Наташку вырастим. Ты учиться пойдешь. Тебе учиться надо. Вот тебе-то и надо учиться. В общем, все такое говорил, чего мне самой больше жизни хотелось.

Только не могла я Костю обмануть. Понимала: я для него — все. Не хвастаюсь. Говорю, чтобы вам понятно было. Ну все: мир, справедливость, правда… У того, у инженера, и кроме меня было свету в окошке. Да и у меня самой, как сейчас понимаю. А тогда… Тогда жила одной надеждой: приедет Костя, все ему объясню. Решим вместе. Не сомневалась: поймет меня, отпустит. Ведь он меня любил… По себе судила: случись с ним такое, я бы не держала… Как жить без любви? Вот так порешила для себя, и сразу стало легче.

Иной раз забуду, на каком я свете. Много ли мне надо? На заводе видимся. До автобуса идем вместе. В другой раз на каком-нибудь концерте самодеятельном посидим рядышком. Но целоваться было нельзя. Понимала, что пропаду тогда. И в кино нельзя: дома дочка ждала. И к нам в дом ему было нельзя. Зато на экскурсии — можно! Чего на заводе ни затеют, мы с ним в первых рядах! В музеи, на выставки эти… Тогда я сильно активной комсомолкой стала!

Поняли теперь, почему я перед Наташкой виновата? — неожиданно спросила она меня. — Мать на молоке обожглась, а дочь на воду дует. Будто знает. Будто все то, мое, сама пережила и теперь второй раз боится ошибиться. Вот и присматривается к женихам. К себе прислушивается: тот ли?

Но теперь вы мне скажите: откуда ей известно? Ни единым словом, клянусь, ни единым я не обмолвилась. На жизнь свою не жаловалась. Костю не корила. И он меня… Никогда… Вот скажите: может это так, без слов, передаваться?

Застала она меня врасплох своим интересным вопросом. Я прямо и ответила ей:

— Как же без слова, как без намека, Зоя Петровна? Это только кажется нам, что мы нашу тайну храним. Да, речи не говорим, не рассказываем. Но наше знание живет в нас, вот дело какое… И мы оставляем знаки этого знания… Знаки, знаки! Невольно, не думая о том. В суждениях своих. В оценках: знакомых ли, случаев ли… В надлежащей ситуации как-то особенно взглянули… Знаки… Дети, если любят нас, идут по ним, как по не видимому другими следу. Они прямым словам как раз меньше верят…

— Да уж… — медленно протянула Зоя Петровна, — Наташка меня любит… И отца…

— Значит, не удалось вам тогда уговорить его?

— Не удалось — не те слова. Такое с ним было… Даже не стану рассказывать… Только меня он и пальцем не тронул. Он сказал, что своей волей меня никогда не отпустит. Потому что без меня ему не жить. И значит, так будет: если я уйду, он убьет того, а потом себя. Он бы и сделал, как сказал. Он ведь не умел разговаривать. И меня любил нутром. Сделал бы, как сказал. Точно знаю. Как то, что он Иванов, а я Петрова.

— Не взяли его фамилию?

— Нет. Хоть это свое себе оставила. Дедова фамилия. Кровная.

— Как же вы жили? Как живете?! — невольно с упреком вырвалось у меня. Успела я пережить неистовую прямоту моей соседки, почувствовать ее горячность, силу… Но силу, видимо, недооценила…

— Да ничего мы живем, — не обидевшись на мой упрек, спокойно ответила Зоя, — хорошо. Уважаем друг дружку. Сначала да, было мне трудно… Но мы сразу же уехали. В этот самый город, где теперь живем. Вот о заводе я плакала. Тут началась эта самая штукатурка, тяжелая. Ломало меня и так, и сяк… Скитались по частным квартирам. Потом уж дали комнатку в общежитии. Нашу трехкомнатную всего-то пять лет как получили. Зато с бригадой мне повезло Дружные все. И все у нас вместе: рождения, женитьбы, разводы вместе переживаем. У каждой своя история. Свое горе. Вместе-то легче. Обычно у меня и собираемся. Так дело шло, время ехало…