Анна Климова - Не покидай меня

И насколько меньше было у них проблем со старшим Иваном. Сын неплохо учился, увлекался то борьбой, то коньками, то авиамоделированием, то языками. Ко всему подходил методично, без лишних слов. Ваня, казалось, предпочитал взрослеть в стоической независимости, относясь с болезненной раздражительностью к вниманию со стороны родителей в отношении появившихся прыщей и других бедствий созревания. Ира и хотела бы говорить с ним откровенно о вещах интимных, даже пугавших некоторых подростков, но совершенно не могла преодолеть глухое недовольство сына. Леня, засланный в его комнату именно с этой целью, тоже оказался бессилен. Ира слышала, как муж мялся и мямлил на фоне глуховатого и решительного баска сына. Свое неловкое бессилие она компенсировала лаской и теплотой, что бесило Веронику до невозможности: «Ваньку вы любите больше, чем меня, девочку в депрессии!».

Ира с великой тревогой думала о том, что будет через годика три-четыре, какие закидоны Вероника изобретет тогда. С другой стороны, глядя на своих детей, ей казалось, что ничего более прекрасного не существовало в ее жизни. Этой мысли хотелось крепко держаться, особенно из-за запоздалого раскаяния после встречи с Андреем. Ей овладела домашняя лихорадка — впервые за два года сняла и перестирала все шторы и покрывала в доме, сделала разорительный для семейного бюджета набег на магазины, выскоблила и перемыла полы, переклеила обои в комнате Вероники и в большом зале. Эта лихорадочность не укрылась даже от Лени, обычно не замечавшего такие вещи по рассеянности.

Несколько дней Ира пресекала всякие разговоры о том, что произошло после того злополучного обеда у его родителей. Намеки не поддерживала, прямые вопросы игнорировала, переводя разговор на другую тему. Она даже не стала упрекать мужа в том, что он так недальновидно, так не по-мужски делился с мамочкой своими семейными делами. Да и на себя Ира злилась из-за того, что дала повод. Она что, недостаточно изучила Леню и его мягонький характер? Знала же…

Как-то они допоздна сидели за переводом Кортасара [9] Хулио Кортасар (1914–1984), аргентинский писатель. . Перевод надо было сдать в издательство срочно, и Ира взяла на себя треть текста, включая литературную обработку. В те дни они были с головой погружены в работу. Ира даже выключила свой сотовый, а Вероника ошалела от вдруг свалившейся свободы. Однако Ире хотелось этого безумного ритма, этой бешеной загруженности, которая помогла бы ей забыться.

Леня вытащил ее из-за стола уже засыпающую, страдающую от головной боли. Разложил диван, неловко застелил его бельем. Потом лег рядом с ней, привлек к себе.

— Хочешь, я больше туда не поеду, — сказал он тихо.

— Куда? — теряя сон, переспросила Ира.

— К родителям.

— Не говори ерунды, Лень, в самом деле.

— Мать со мной, наверное, и так разговаривать не станет, — вздохнул он. — Я ей все высказал тогда… Отец звонил вчера, говорил, что я неблагодарный и вообще сволочь.

— Сволочь? Так и сказал?

— Это подразумевалось. Знаешь, в тот момент мне все казалось безразличным. И одновременно мне было стыдно. Что ж я за мужик такой у тебя? Я ведь все знаю про себя и понимаю. В детстве я был решительнее. Правда. Наверное, потому, что меньше боялся и большего желал, не оглядываясь вечно на родителей, — голос Лени звучал ровно, он успокаивал и убаюкивал. Она любила его голос, особенно когда он звучал из темноты. — Когда я был маленьким, то очень любил птиц. Но птицы меня, признаться, не любили. Они вообще страшные эгоисты и, как правило, дорожат свободой больше, чем счастьем общения с человеком. Я это понимал интуитивно и справедливо решил, что раз глупые птицы не ценят такого счастья, то не заслуживают деликатности в обращении. Ведь умный человек всегда лучше знает, что лучше для братьев своих меньших.

Я гостил тогда у бабушки, матери отца, где-то в Подмосковье (там этой деревни уже давно нет). В один прекрасный летний день я вдруг обнаружил, что за оконным наличником поселилась деловитая семейка воробьев. Во-о-от… Во мне, как ты понимаешь, был метр росту и грандиозные планы по организации птичьего зоопарка, первым обитателем которого предстояло стать кому-то из воробьиного семейства. В пять лет от роду мечты, знаешь ли, еще не наталкиваются на опыт, поэтому в это невинное время совершаются почти все мелкие глупости. Половину дня я, как заправский шпион, следил за графиком жизнедеятельности ячейки воробьиного общества в двух метрах над моей головой. Родители-воробьи суетливо приносили в клювиках мошки насущные своим орущим воробьятам. Сердце мое колотилось от нетерпения поразить первым в мире птичьим зоопарком соседскую девчушку, которая показывала мне язык из-за забора и категорически отказывалась дружить домами. Я начал действовать решительно.