Мэри Хилстрем: Немеркнущие надежды

Он удивился, когда вместо камеры его повели в небольшую комнатку.

- Вас ждет адвокат, - объяснил ему сопровождающий.

- Кто?

- Ваш адвокат мистер Толливер. В вашем распоряжении двадцать минут.

Один из лучших и самых дорогих адвокатов Бостона Грэм Толливер был одноклассником его отца и близким другом семьи. Он уже сидел за маленьким столиком и приветствовал его холодной улыбкой.

- Добро пожаловать домой, Георг!

- Скажите мне только одно, - спросил Ален, когда охранник вышел. - Как быстро все это кончится?

- Это зависит от того, собираешься ли ты признавать свою вину?

- Да, я виновен.

- С твоим послужным списком за девять последних лет мне удалось бы, я полагаю, убедить присяжных признать тебя невиновным. При условии, если мы сумеем избрать присяжных, которые, скажем, ценят все то, что Лейтоны сделали для этого города.

Ален скрыл свое удивление и проснувшуюся надежду.

- Не надо никаких трюков с присяжными, ни освобождения под залог.

- Однако вы изменились, - произнес Толливер с уважением. - Думается, к лучшему. - Он поднялся и взглянул на свои золотые часы. - У нас есть еще немного времени. Желаете сказать мне еще что-нибудь?

- Я сказал все, что хотел.

- Я тоже. - Адвокат бросил взгляд на дверь. - Если вы не возражаете, ваш отец хотел бы поговорить с вами.

Алену было не по себе.

- Отец здесь?

- Уже несколько часов. Нам не сказали точного времени вашего прибытия.

Ошеломленный, Ален проследил, как Толливер постучал в дверь.

Появившемуся охраннику адвокат объяснил, что сейчас приведет из приемной отца клиента и вернется сам.

Ален стоял у окна, когда открылась дверь. Он думал, что самым трудным было расставание с Надей, но, увидев отца, понял, что наступил не менее тяжелый момент.

Отец был бледнее, чем Ален его помнил, волосы его истончились, и весь гордый облик как-то поблек.

- Сэр. - Это было его обычное обращение к отцу, к которому его приучила мать еще до поступления в детский сад.

Отец обычно не демонстрировал своих чувств, не сделал этого и сейчас, но взгляд показался Алену мягче обычного. - Ты хорошо выглядишь, Георг.

- Вы тоже, сэр.

- Я понял, что ты собираешься признать себя виновным. - Чисто гарвардское произношение отца вызвало у Алена пронзительную боль - воспоминание о том, как его поддразнивала Надя.

- Да, сэр.

- Ты понимаешь, что у Грэма есть основания полагать, что он может добиться оправдания, если ты передумаешь?

- Я не передумаю.

Старик внимательно присмотрелся к нему, потом достал конверт из внутреннего кармана пиджака.

- Может, это повлияет на тебя. Ален взял конверт, открыл его и извлек листок. Письмо, адресованное его отцу. Нацарапанная внизу подпись заставила учащенно забиться его сердце - доктор Лоуэлл Эмхерст - человек, дававший ему транквилизаторы и убеждавший принимать их. В устах заведующего отделением это звучало как приказ.

Быстро взглянув на отца, он заметил выражение боли в его глазах.

- Письмо пришло вскоре после твоих "похорон", - сказал он. - Лоуэлл знал, что умирает от рака, и перед смертью решил рассказать мне правду.

Ален медленно вдохнул.

- Доктор Эмхерст был отличным врачом и справедливым человеком. Жаль, что он умер.

Он сложил письмо и вложил его обратно в конверт.

- Спасибо, что дали его прочитать, - сказал Ален, протягивая письмо отцу, но тот покачал головой.

- Возьми его и воспользуйся им. Убежден, что ни один присяжный не осудит тебя, если оно будет зачитано в суде.

Инстинкт подсказывал Алену, что отец прав. Первое, что пришло ему в голову, было: Надя... Свобода! Он держал в руках собственную свободу.

Но потом вспомнил свою ложь и связанные с ней стыд и унижение. Со всем этим покончено. Он может снова дышать. Заниматься медициной под собственным именем. Жениться на женщине, которую любит, и баловать маленькую девочку, о которой уже начал думать как о своей дочери.

Судорожно вдохнув, он вспомнил, что не один.

- А вы, отец? Какой приговор вынесли бы вы?

- На основании всего того, что я знаю сейчас, проголосовал бы "невиновен".

Глядя в лицо отца, Ален видел знакомые черты, те же ирландские глаза, но сейчас отметил еще и силу характера, которой не хватало ему самому, и цельность.

Руками, твердыми как во время самой сложной операции, он разорвал письмо на мелкие клочки и бросил их на стол.

В глазах отца промелькнул ужас. - Ты все еще намерен признать свою вину?

- Да.

- Бога ради, Георг, ты хочешь отправиться в тюрьму?