Барбара Картленд - Песня синей птицы

- Кто это? - спросил он у мажордома. Тот замялся.

- Лицо леди скрыто под вуалью, милорд. Маркиз иронично улыбнулся: он прекрасно знал, что никакая вуаль, даже самая густая и непроницаемая, не может помешать прислуге знать правду.

- Кто это, по-вашему, Ньюмен? - осведомился он.

Мажордом ответил тихо, так, чтобы его не слышали стоявшие поблизости ливрейные лакеи:

- Прошу прощения за дерзость, милорд, но я подозреваю, что это леди Леона Арлингтон.

- Леди Леона! - изумился маркиз. - Но не может же она быть настолько неблагоразумна...

Тут он замолчал.

Где-то в глубине его сознания он вспомнил голосок Сильвины, говорившей:

- Она устроит вам ловушку! С быстротой, выработанной на солдатской службе, маркиз развернулся на месте.

- Сообщите леди, - сказал он, - что мой экипаж вернулся пустым, а я прислал сказать, что сегодня не ночую дома.

Лицо мажордома осталось совершенно бесстрастным, и он отозвался:

- Слушаю, милорд.

Маркиз вышел через парадную дверь на тротуар.

- Ваш экипаж, милорд? Мне о чем-нибудь распорядиться? - спросил лакей. Но тот покачал головой.

- Я пойду пешком, - проговорил он, к глубокому изумлению слуги, и быстро зашагал прочь.

Дойдя до площади, он остановился, и там, где его не могли увидеть из дома, вошел в сквер, находившийся в ее центре. Затем он медленно и бесшумно прошел между огромных кустов сирени, росших в тени высоких деревьев.

Благоухание какого-то ночного цветка напомнило ему об Алтон-Парке, и этого оказалось достаточно для того, чтобы на него нахлынули воспоминания о лесе в его имении и о том, как Сильвина предсказала ему, что какая-то женщина пытается устроить для него ловушку.

Он был уверен, почти совершенно уверен, что именно эту ловушку предвидела девушка, когда так странно, невнятно рассказывала ему о его прошлом и будущем.

Идя через сквер, маркиз очень скоро оказался напротив собственной парадной двери.

Его скрывал огромный куст жасмина. Когда он задел его ветви, белые лепестки посыпались на землю и следы желтой пыльцы остались на синей ткани его фрака. Неподвижно застыв среди сладко-ароматных ветвей, Алтон ждал.

Дверь Алтон-Хауса распахнулась, и свет огромных хрустальных люстр холла, теплый и золотистый, выплеснулся на тротуар.

Появился лакей и поспешно побежал куда-то по улице. Маркиз догадался, что он послан за наемным экипажем.

Спустя несколько минут лакей вернулся с каретой, в дверях дома появилась фигура под вуалью и, поспешно пройдя по тротуару, села в карету.

Ошибки быть не могло: на незнакомке было открытое кроваво-красное платье, в ко-, тором Леона появилась на приеме в министерстве иностранных дел. Легкая накидка, закрывавшая плечи, сбилась, и можно было видеть рубиновое колье, обвившее ее белоснежную шею.

Наемный экипаж уехал, но Алтон по-прежнему оставался в своем укрытии.

Он простоял за жасминовым кустом еще минут десять, и вот на площадь с бесшабашной лихостью выехал спортивный каррикль с четырьмя молодыми людьми; они были явно навеселе.

Тот, кто правил экипажем, был особенно пьян, и его цилиндр лихо съехал на сторону.

Поднявшись на нетвердых ногах, он бросил вожжи груму и, спустившись с козел, пересек тротуар и взялся за дверной молоток Алтон-Хауса.

Остальные джентльмены последовали за ним, хотя не всем легко далось расставание с мягкими сиденьями.

"Свидетели!" - сказал себе маркиз, крепче сжимая зубы.

Дверь Алтон-Хауса открылась, и он услышал, как виконт Тэтфорд громко сказал:

- Я желаю поговорить с маркизом Алтоном Проведите меня к его светлости.

- Его светлости нет дома, сэр.

- Позволю себе усомниться в этом, - воинственно ответил виконт.

Он проник в холл, за ним проследовали его спутники.

Маркизу слышно было, как они препираются с его лакеями, потом он через раскрытые окна услышал, как непрошеные гости открывают двери малой гостиной первого этажа, библиотеки и столовой.

Из его укрытия Алтону был виден длинный коридор, и он наблюдал, как его пытающихся протестовать слуг бесцеремонно отталкивают сначала виконт, а потом и его спутники.

Наконец виконт поднялся по лестнице: дело дошло до обыска спален.

Алтон был разъярен беспрецедентной наглостью молодых щеголей, но сумел сдержаться: он понимал, что его появление в этот момент для него нежелательно. Однако он дал себе клятву, что заставит каждого из юнцов, осмелившихся вторгнуться в его жилище, дорого заплатить за эту дерзость.

Наконец смущенные и немного растерянные джентльмены вновь появились на тротуаре.