Барбара Картленд - Звезды в волосах

- Наверное, в таком случае, нам неудобно оставаться в вашем доме, сказала Гизела, старательно подбирая слова. - Если бы мы знали, то ни за что не стали бы мешать вашему горю.

- Вот почему я не упомянул о нем в письме, - ответил лорд Куэнби. - Могу я объяснить все чуть позже? А сейчас, быть может, вы захотите осмотреть свои апартаменты, мадам, и отдохнуть перед обедом?

- Охотно, - согласилась Гизела. - И графине, у которой сильная головная боль, возможно, станет легче, если она приляжет.

- Я пошлю графине, если она позволит, специальные таблетки, которые мне выписал доктор на случай простуды, - предложил лорд Куэнби.

- Благодарю вас! - тут же откликнулась графиня, - Я буду рада любому лекарству.

- Таблетки немедленно принесут в вашу комнату, - пообещал лорд Куэнби. Разрешите мне, мадам, вверить вас заботам моей домоправительницы.

Он повел Гизелу обратно в холл, и женщина, одетая в черное платье с шелковым фартучком, на котором позвякивала тяжелая связка ключей, присела в глубоком реверансе. Гизела слегка наклонила голову, как учила ее императрица.

- Миссис Маттьюз исполнит любое ваше желание, - сказал лорд Куэнби. - Мы обедаем в семь, если вы не возражаете.

- Очень хорошо, - одобрила Гизела.

Она стала медленно подниматься по лестнице, каждую секунду наслаждаясь шуршанием шелка, приглушенным бархатной юбкой, чудесными духами, аромат которых исходил из всех складок ее одежды, и сиянием бриллиантов на запястье руки, касавшейся перил. Она почувствовала, как по всему ее телу пробежал трепет восторга. Все оказалось еще более захватывающим, чем она предполагала, более драматичным, о чем она даже не смела мечтать.

Дойдя до конца лестницы, она обернулась. Лорд Куэнби все еще стоял внизу в холле. Он наблюдал за ней, и на лице его блуждала та же самая странная улыбка - надменный излом в уголках губ. Гизела поспешно отвернулась. Домоправительница привела ее в большую спальню, в которой справа стояла кровать с пологом, украшенным страусовыми перьями, а на окнах висели голубые вышитые шторы. Мебель была с серебряной отделкой в виде дельфинов и русалок; длинную низкую кушетку придвинули поближе к огню, на ней лежали кружевные подушечки и покрывало с узором из самоцветов. Комната была такой прелестной, что у Гизелы невольно вырвался восхищенный возглас.

- Эту комнату всегда называли "королевской", мадам, - пояснила домоправительница, - Здесь спала королева Анна, когда приезжала с визитом в замок, и, как гласит легенда, Генриетта Мария, жена Карла Первого, также пользовалась этой спальней. Серебряная мебель - это дар замку ее величества. Здесь останавливаются только гости королевской фамилии.

- Значит, мне оказана честь, - улыбнувшись, отметила Гизела.

- Ну что вы, мадам, это вы нам оказали честь своим визитом, - отвечала домоправительница. - В семье даже есть поверье, что когда замок Хок посетит третья королева, то для семьи наступят счастливые дни, а все горести окажутся в прошлом.

- Мне остается надеяться, что так и будет, - улыбнулась Гизела и, сказав это, испытала чувство, похожее на стыд, ведь в этой чудесной спальне будет спать не третья королева, а всего-навсего самозванка.

Графиня Фестетич поспешила в отведенную ей комнату, рядом со спальней Гизелы. Пришла Мария, чтобы помочь Гизеле раздеться и распаковать вещи.

Мария была немолода. Средних лет. Она служила императрице уже долгие годы. Это была пухленькая толстушка с ярким румянцем на лице. Она встретила идею перевоплощения Гизелы с восторгом, с искренним смехом и с таким радостным энтузиазмом включилась в осуществление всей затеи, что вызвала улыбки на лицах.

- Своим приездом вы всполошили весь дом, фройляйн, - сообщила она, разбирая вещи. - Но судя по тому, что я успела здесь увидеть, их давно пора было взбодрить. Все слуги - древние старцы, одной ногой в могиле, а сам замок такой мрачный, что можно подумать, я попала в фамильный склеп, а не в английский загородный дом.

- Ну, я думаю, ты не дашь им скучать там, внизу, - предположила Гизела. Мария рассмеялась.

- Ничего не получится, если только я не стану флиртовать с двумя лакеями, которым в пору быть моими сыновьями, - сказала она. - Дворецкому больше семидесяти, или я ничего не понимаю в людях, а остальным давно перевалило за шестьдесят, и они дряхлеют прямо на глазах.

Гизела засмеялась. Мария обладала удивительной способностью вести беседу так, что невозможно было удержаться от смеха. Говорили они по-немецки и не боялись поэтому, что их могут услышать.