Шерри Семан: Любовница коменданта

— Я не могу найти нужных бумаг, Йозеф, — сказал я своему адъютанту. — Речь идет о секретных документах.

— Какие именно документы вы имеете в виду?

— Я же сказал: секретные.

Адъютант в недоумении уставился на меня.

— Здесь, на столе, лежали бумаги. А теперь их нет.

Он перевел взгляд на мой письменный стол, заваленный множеством документов, папками и досье.

— Какие именно бумаги, господин комендант?

— Секретные.

— Секретные?

— Да, они были написаны от руки. На моих личных бланках.

Я принялся перебирать кипу бумаг у себя на столе, а Йозеф тем временем взглянул на девушку. Та, как обычно, сидела в углу, обхватив колени руками, прислонив голову к стене, и глядела в одну точку. Наверху плакат Ганс. Марта вышла из дома позвать к обеду игравшую в саду Ильзе. Я посмотрел несколько папок. Ганс продолжал плакать. Я швырнул бумаги на стол. Йозеф растерянно заморгал.

— Где могут быть эти бумаги, Йозеф?

— Я бы с радостью помог вам их найти, но для этого я должен знать, что именно вы ищете.

— Я ищу секретные документы. Они лежали вот здесь, на столе.

— Вероятно, вам следует запирать свои бумаги на ключ, господин комендант, — сказал Йозеф, снова взглянув на девушку, и многозначительно добавил: — Когда вы выходите из кабинета.

— Герр Хоффманн! Герр Хоффманн!

Портье наконец вернулся с небольшим свертком в руках. В нем было три письма с иностранными марками и штемпелями. Он протянул их мне и робко улыбнулся.

— Да, письма действительно адресованы мне.

— Я правильно сделал? — спросил портье. — Я правильно сделал, что запер их в сейф?

— Да, конечно. — Я быстро достал из кармана и положил на конторку купюру, прикрыв ее сверху ладонью. — Спасибо.

— О, это вам спасибо, — просиял портье, протягивая руку за деньгами. — Большое спасибо. Можете всегда на меня рассчитывать. Буду рад вам услужить. Всегда приятно оказать услугу соотечественнику. Всегда…

Дверцы лифта захлопнулись. Я оказался в кабине с влюбленной парочкой — молодые люди, красные от смущения, держались за руки. Я прикрыл глаза и прижал письма к груди. Влюбленные о чем-то шептались и хихикали. Войдя в номер, я отложил в сторону два письма от Марты и стал читать третье:

«Дорогой папочка!

Мы скучаем по тебе и жалеем, что тебя нет с нами.

Мама все время плачет, а Ганс плохо себя ведет. Он отказывается есть овощи и не хочет учить испанский язык.

Почему ты не приезжаешь? Мы жили бы вместе в нашем новом доме. Разве дядя Рикардо не может помочь достать тебе бумаги на другое имя?»

— С сегодняшнего дня я другой человек! — радостно воскликнул я, открывая дверь плечом. Руки у меня были заняты бутылками и свертками.

— Что? — спросила Марта, выбежав из кухни. — Что случилось? Ты так задержался, что я уже стала волноваться. Что все это значит?

— Нам предстоит кое-что отметить.

— Неужели ты получил повышение, Макс?

— Отныне ты должна обращаться ко мне не иначе как герр оберштурмбаннфюрер.

— Вот это да! — воскликнула Марта и вместе со свертками заключила меня в объятия. — Поздравляю тебя, дорогой.

— Я принес шампанское и уйму всяких вкусностей. Праздновать так праздновать!

— Шампанское? Где ты его раздобыл?

— У меня есть друзья где надо.

Я выложил на журнальный столик свертки с икрой, паштетом и шоколадом.

— Теперь твой муж важная шишка.

— Целых две бутылки шампанского? Боюсь, мы не можем позволить себе такую роскошь.

— Меня повысили! Не только в звании, но и в должности. И в окладе. Я получил новое назначение.

— Новое назначение?

— Да, на восток.

— На восток?

— Теперь мы можем позволить себе все что угодно.

— Макс, я так горжусь тобой! А куда на восток? Что это — кофе? Неужели…

— Да, самый настоящий кофе. И твои любимые трюфели.

Марта просияла.

— Сейчас принесу бокалы. И тарелки.

— А где Ильзе? — спросил я.

Я склонился над стоящей в углу камина плетеной колыбелькой. Ганс сладко посапывал во сне.

— Она уже спит, Макс. Сейчас начало девятого.

— Пойду разбужу ее.

— Зачем?

— Я хочу, чтобы она отпраздновала мое новое назначение вместе с нами.

— Но она еще мала и ничего не поймет.

— А ей и не нужно ничего понимать. — Я погладил Ганса по щеке и поправил на нем одеяльце. — Достаточно, если она запомнит этот вечер.

— Она ничего не запомнит, Макс, — сказала Марта, подойдя к колыбельке, и откинула одеяльце с шейки Ганса.

— Запомнит, — возразил я и пошел наверх.