Шерри Семан - Любовница коменданта

— Да, — сказала Марта, не отрываясь от вязания. — Прочти папе первую часть, ту, что ты читала мне, пока я готовила обед.

Ильзе с серьезным видом перевернула несколько страниц. В комнате витал хвойный запах от рождественских венков. Яркие блики от пылающего в камине пламени скользили по глянцевой бумаге, в которую были завернуты сложенные под елкой подарки. Марта опустила руки на колени поверх недовязанного красного свитера. Одетый в пижаму Ганс терпеливо ждал, когда сестренка продолжит чтение. Ильзе отыскала нужное место и улыбнулась:

— Прекрасно, Ильзе, — похвалил я.

— Она не знала, что означает слово «подлый», — сказала Марта, — и мне пришлось ей объяснить.

— Хочешь посмотреть картинку, Ганс?

Ильзе подвинула к нему книжку.

— Вот, гляди: это — немец. Он красивый.

Ганс захлопал в ладоши.

— А это — грязный жид.

— Что делает здесь эта грязная жидовка? — спросила Марта.

Оторвавшись от бумаг, я посмотрел на нее.

— Что она делает в твоем кабинете?

— Я просил тебя стучать, прежде чем войти, Марта. Это служебный кабинет. Я здесь работаю.

— Между прочим, я — твоя жена. И это — мой дом. — Она показала пальцем в сторону сидящей в углу девушки. — Ты не ответил, что здесь делает эта шлюха.

— Марта, у меня много дел, я занят.

— Я жду, Макс.

— Прошу тебя, не сейчас. Я занят.

— Что она здесь делает?

— Я занят, Марта.

— Интересно, чем? Любовными утехами с еврейкой?

— Как тебе не стыдно! — возмутился я.

— Можешь меня ударить. Не стесняйся.

— Ты что, с ума сошла? Я хоть раз тронул тебя пальцем?

— Sehmutzige Hure! — крикнула Марта девушке. — Грязная шлюха!

Я взял Марту за руку и повел к двери.

— Значит, теперь ты спишь с еврейками?

— Как ты смеешь меня оскорблять! — воскликнул я, стиснув ее руку. — Я — немец.

— Отпусти меня!

— Я немец и к тому же офицер.

— Макс, мне больно.

— Я никогда не причинял боль женщине, — сказал я.

— Немецкие офицеры не оскорбляют женщин, — изрек Дитер. — Даже еврейских женщин.

— Стало быть, твой шурин получил выговор? — спросил я.

— Какой там выговор! Его исключили из партии.

Пока я надевал плащ, Дитер разглядывал сидящую в углу девушку. Ветер обрушивал потоки дождя на окна кабинета. Территория лагеря превратилась в вязкое месиво из грязи и глины, по которому, с трудом переставляя ноги, брели заключенные в сопровождении охранников.

— Учти, на дворе холодно, — заметил он, обернувшись ко мне.

— Я захватил перчатки. Надеюсь, тебя не обвинили в превышении полномочий?

— Я никого не насиловал, — сказал Дитер. — Я ведь не русский.

— Не сомневаюсь.

— Я всего лишь казнил нескольких евреев.

— Знаю. Но в понятие «превышение полномочий» при желании можно вложить какой угодно смысл…

— Я не насилую женщин, — огрызнулся Дитер. — Даже еврейских.

— Разве я говорил…

— Я не комендант лагеря.

Я уставился на него. Мы молча смотрели друг на друга, пока он не отвел глаза. Вошел мой адъютант и передал мне несколько бумаг. Я взял их, не сводя глаз с Дитера. Адъютант вышел и прикрыл за собой дверь. Пожав плечами, Дитер продолжал:

— Я сказал сестре, что она совершила ошибку, выйдя замуж за этого человека.

— Тебя полностью оправдали?

— Естественно. Я же не руководствовался какими-то низменными инстинктами.

— Ты руководствовался любовью к Германии.

— Да. Любовью к Германии. Не забудь документы, Макс. Я имею в виду вот эти бумаги.

— Ах, да, бумаги, — пробормотал я.

— У меня есть кое-что для вас, — сообщил, окликнув меня, портье, когда я проходил мимо его конторки, направляясь к лифту.

— Что именно? — удивился я.

Портье оглянулся по сторонам и, наклонившись ко мне, зашептал:

— На ваше имя пришло несколько писем. Взглянув на почтовый штемпель, я подумал, что вам будет угодно…

— Что?

— … чтобы я спрятал их понадежнее, — сообщил портье. — Подальше от посторонних глаз. Подождите минутку. Сейчас я их принесу. Они заперты у меня в сейфе.

Какой-то пожилой господин направлялся к выходу в сопровождении коридорного. Молодая женщина в меховом манто поправляла воротник пальто своему маленькому сыну. Ее муж стоял рядом, изучая железнодорожное расписание. Я взглянул на часы. Портье отсутствовал довольно долго, и я стал просматривать разложенные на конторке газеты.