Шерри Семан - Любовница коменданта

— Я пытаюсь вам помочь, — сказала я.

— Мы не собираемся слушать комендантскую шлюху, — огрызнулась Шарон.

И они пошли прочь от меня.

— Куда же ты? — остановил меня заключенный, удерживая за руку. — Ты что, не понимаешь? Ты свободна. Они сбежали.

— Кто сбежал?

— Немцы. Все их офицеры. И комендант тоже.

Земля гудела от сыпавшихся с неба бомб, где-то совсем рядом непрерывно рвались артиллерийские снаряды, здание канцелярии ходило ходуном, того и гляди готовое рухнуть. В короткие промежутки между свистом падающих бомб и неистовым грохотом взрывов я слышала возбужденные голоса заключенных.

— Они все смылись, — повторил заключенный и потянул меня за руку.

— Все? И комендант тоже?

— Осталось лишь несколько охранников, но они с минуты на минуту дадут деру.

— Утром я слышала голос Ганса, — сказала я.

— Комендант сбежал. Еще ночью.

— Я слышала, как его жена звала Ильзе.

— Говорят же тебе, их уже нет здесь. Осталось только несколько охранников.

— Значит, он уехал?

— Они все удрали! Мы свободны!

В кабинет ворвалось несколько заключенных с оружием и продуктами в руках. Они были грязны, измождены до крайности, но в их глазах сияла сумасшедшая радость. Некоторые напялили на себя немецкую форму. Один из заключенных, прихрамывая и крича что-то на непонятном мне языке, подошел к шкафу, где хранилось оружие, и выбил стекло. Другой взломал бар, и все кинулись к нему, с готовностью разевая свои алчущие беззубые рты. Кто-то принялся выбивать оконные стекла. Еще один стал рубить стол коменданта топором. С криками и воплями они громили и крушили все, что встречалось им на пути. Заключенный, первым ворвавшийся в кабинет коменданта, схватил меня за плечи и начал трясти изо всех сил.

— Мы свободны! — кричал он. — Ты что, не понимаешь? Мы свободны!

— Свободны, — повторила за ними я, не двинувшись с места.

Дядя Яков и отец не двигались с места, хотя я звала их.

— Дядя Яков! Папа!

Студенты университета сгружали книги с телег и грузовиков и бросали их в разведенный посреди площади костер. В окнах оперного театра отражались языки пламени.

— Долой прогнившую культуру! — скандировали студенты.

В огонь полетело еще несколько томов.

— Долой фальшивые идеалы свободы!

Гора охваченных пламенем книг становилась все выше.

— Может быть, тебе стоит повременить с эмиграцией, Самул? — Говорил отцу дядя Яков. — Подожди, когда страсти немного улягутся.

— Папа! Дядя Яков! — снова окликнула я их.

— Боже мой! Что ты здесь делаешь? — спросил дядя Яков, обернувшись.

— Мама беспокоится, — сказала я. — И тетя Наоми тоже. Они просят вас вернуться домой.

— Как ты нас разыскала? — удивился дядя. — Ты же еще совсем ребенок.

— Пойдемте домой, — сказала я.

— Как это Наоми тебя отпустила? — недоумевал дядя Яков. — Ей следовало бы знать, что сейчас не самое подходящее время для вечерних прогулок.

Плюгавый немец в аккуратном костюмчике заковылял к одному из грузовиков, С помощью студентов он водрузился на грузовик и заговорил, возвышаясь над толпой.

— Мы должны положить конец еврейскому засилию в университете, — вещал оратор, сотрясая кулаками ночной воздух.

Студенты смотрели на него во все глаза и аплодировали, оглашая площадь восторженными воплями.

— Еврейские орды должны быть подвергнуты безоговорочному истреблению!

Толпа ответила одобрительным ревом. От костра во все стороны летели искры. Пламя пожирало все новые и новые книги. Их страницы корчились в огне и обращались в пепел. В раскаленном воздухе пахло дымом.

— Папа! — тихо позвала я и потянула отца за рукав.

Дядя Яков взял его под руку с другой стороны, и мы повели его прочь. Когда отец оступился, споткнувшись о валявшуюся на земле книгу, я увидела, что лицо его мокро от слез. Стоящий на грузовике человечек продолжал ораторствовать, простирая руки к ночному небу, а студенты вторили ему восторженным гулом.

— И пусть земля дрогнет у нас под ногами, если мы отступим! — несся нам вслед голос плюгавого оратора.

Я дрожала, стоя под струей холодной воды. Надзирательница швырнула мне мыло и кусок грязной рогожи.

— Отмывайся как следует, ты, грязная еврейка.

Едкий запах щелочи обжег мне ноздри. Рогожа была в коричневых пятнах, но это была не грязь. Царапины саднили от мыла. Я терла себя изо всех сил, пока не покраснела моя кожа. Поскользнувшись, я ударилась локтем и плечом о каменную стену: на этих местах наверняка появятся синяки. Надзирательница ухмыльнулась. Попыхивая сигаретой, она смотрела, как я смываю с себя лагерную грязь.