Шерри Семан - Любовница коменданта

— Я люблю тебя, Рашель.

Он обнял меня, и я прижалась к нему. Он целовал меня в ухо, в шею, в плечо. Я хотела, чтобы он ничего не говорил, а только крепко сжимал меня в своих объятиях. Я коснулась его лица.

— Мы можем усыновить ребенка, — сказал он.

Я открыла глаза. Он разомкнул руки и взял небольшую папку.

— Посмотри, мне дали это в агентстве, которое…

— Мы не можем никого усыновить.

— Почему?

— Потому что не будем знать, чей это ребенок.

— Я уверен на все сто процентов, что это будет не его ребенок, если тебя смущает именно это.

— Мне не до смеха, Давид. Мне не нужен чужой ребенок.

Я провела гребнем по волосам. Тяжелые влажные пряди холодили мне спину и плечи.

— Мы могли бы усыновить сироту, еврейского ребенка, потерявшего родителей во время войны.

Я посмотрела на Давида в зеркале.

— Я вижу, ты серьезно все обдумал.

— Я хочу ребенка, Рашель.

— А если я не хочу?

— Вся моя семья погибла в лагере, — сказал он.

— Моя тоже.

— Я хочу иметь семью, Рашель.

— У тебя есть я.

— Я хочу ребенка.

— Ты хочешь сказать, что мое мнение для тебя ничего не значит?

Он швырнул папку на пол.

— Я хочу сказать, что не позволю прошлому разрушить мою жизнь.

Он стал ходить взад-вперед по комнате, сжав кулаки. Я вытерла пар с зеркала.

— Я не желаю всю жизнь провести в лагере.

Я отвернулась от запотевшего зеркала и посмотрела ему в лицо.

— Мне удалось бежать из нацистского лагеря, Рашель. И я не позволю тебе снова превратить меня в узника.

— После твоего побега, — сказала я, — они убили твоих родителей.

Давид холодно посмотрел на меня и принялся неторопливо подбирать с пола бумаги, аккуратно складывая их одну к одной. Потом подровнял стопку и положил в папку.

— Ты не совершила побега, — сказал он. — Где же твои родители?

— Где твоя мама? — спросила я. — Что ты здесь делаешь один?

Ганс стоял на лестнице, ведущей из канцелярии в жилую часть дома, и громко плакал. Он уже научился ходить. Видимо, малыш самостоятельно спустился по ступеням и теперь стоял на лестничной площадке и безутешно плакал.

— Ты не можешь подняться наверх? — тихонько, чтобы никто не слышал, спросила я. — И поэтому плачешь?

Комендант вместе с адъютантом отлучились по делам. Я стояла в дверях канцелярии и смотрела на плачущего ребенка.

— Что случилось, маленький? — снова спросила я и украдкой подошла к лестнице. — Где твоя мама?

Ганс не унимался. Наконец до меня дошло: он выронил бутылочку и она скатилась вниз. Я увидела ее на одной из ступенек. Сверху послышались голос и шаги жены коменданта: она звала Ганса. Мальчик заплакал еще горше.

— Вот, милый, — сказала я, подняв бутылочку и протягивая ее ребенку. — Держи свою бутылочку, малыш.

Бедняжка надрывался от крика, из глаз его ручьем катились слезы. Мать снова окликнула его. Ее шаги стати более стремительными, тревожными.

— Держи, Ганс, — сказала я, поднявшись еще на одну ступеньку. — Вот твоя бутылочка.

Я дотронулась соской до его руки, и он посмотрел на бутылочку. Он по-прежнему плакал, но уже не так надсадно. В голосе матери, зовущей его, звучало беспокойство, но она было где-то в глубине дома.

— Возьми бутылочку, Ганс. Вот она. Возьми ее, маленький.

Ганс продолжал плакать. Я присела перед ним на корточки, протягивая ему бутылочку.

— На, бери ее, крошка. Вот она.

Ганс затих. Он наклонил голову и открыл рот. Я подняла бутылочку повыше, и он взял соску в рот. Я попыталась вложить бутылочку ему в руки, но он не хотел ее брать. Он сосал изо всех сил, но молоко не попадало в соску. Он сморщил мордашку, собираясь снова заплакать. Я наклонила бутылочку так, чтобы молоко попало в соску. Ганс принялся жадно сосать, прильнув ко мне.

Я взяла его на руки.

Он пил, глядя на меня мокрыми от слез глазами. На щеках блестели не успевшие высохнуть слезинки. Он вцепился одной ручонкой в ворот моей робы, а другой прижимал к себе бутылочку. Я смахнула слезы с его личика. И вдруг на лестнице послышались шаги. Я подняла глаза.

Жена коменданта пронзительно закричала.

У крохотного, забранного в решетку оконца товарного вагона раздался пронзительный крик. За ним последовал еще один. Толкаясь и отпихивая друг друга, люди бросились к решетке:

— Дождь!

— Дождь!

Мы не видели воды уже несколько дней. Набитый людьми товарный вагон сострясался от взволнованных возгласов: «Дождь!»

— Возьми мою кружку, — сказал отец. — Она больше твоей.