Шерри Семан - Любовница коменданта

С ней было несколько заключенных. Похожие на уродливые тени, они жались к ней в тусклом скользящем свете прожекторов. Ветер, насыщенный пеплом, слепил мне глаза. Я подошла ближе.

— Что тебе нужно? — спросила Ревекка.

— Ей понадобилась наша помощь, — сказал сдан из заключенных.

— Будь она проклята! — процедила Шарон.

Ревекка улыбнулась:

— Ты хочешь, чтобы мы тебе помогли?

— Я беременна, — сказала я.

Они повернули ко мне бледные, изможденные лица. Намокшая под дождем одежда облипала их костлявые фигуры.

— Видать; ты неплохо отъелась на комендантских харчах.

Я схватила Ревекку за руку. Остальные теснее обступили ее. Она грубо отшвырнула мою руку.

— Я скорее умру, чем рожу от него ребенка.

— Ничего, не умрешь, — съехидничала Ревекка.

— Пожалуйста, помоги мне. Сама я не смогу этого сделать. Я выполню любое твое требование, только помоги.

— Не помогай ей, — вмешалась Шарон.

— Я не могу родить этого ребенка. Я сделаю все, что ты велишь.

— Не слушай ее, — стояла на своем Шарон.

— Все, что я велю?

— Да, я все сделаю. Только помоги.

Шарон решительно встала между мной и Ревеккой.

— Как ты можешь, Ревекка? Вспомни, сколько раз она отказывала нам в помощи!

— Он отправит ее в газовую камеру, если узнает, что она ждет ребенка, — сказал кто-то из заключенных.

— Ну и что? — вскинулась на него Шарон.

— Что будем делать? — спросил кто-то, стоявший рядом с Ревеккой.

Ревекка скрестила руки на груди.

— Будет больно, — предупредила она.

— Я знаю.

— У тебя будут страшные боли, причем несколько дней.

— Неважно.

— Будет много крови, — продолжала Ревекка. — Как ты скроешь это от него?

— Это моя забота.

После некоторого раздумья она наконец кивнула. Под глазами и на впалых щеках у нее залегли огромные тени. Когда она улыбнулась, ее лицо напомнило мне череп, украшающий серебряный перстень коменданта.

— Стало быть, теперь мы тебе понадобились, — медленно проговорила Ревекка.

— Что она будет делать? — спросила Ильзе, сидя на коленях у коменданта в его кабинете. — Что она будет делать, папочка? — повторила девочка, испуганно посмотрев на отца.

— Я не знаю, — ответил комендант. — Я не могу перевернуть страницу. Ну-ка, помоги мне. «… Старушка, хотя она и казалась доброй, на самом деле была злой ведьмой…»

— Я так не хочу! — воскликнула девочка, схватив отца за лацкан мундира и прижавшись щекой к его груди. Потом она заглянула в открытую книгу сквозь щелки в растопыренной ладошке.

«… Она построила красивый пряничный домик, чтобы заманивать туда маленьких детей. Как только они заходили в этот домик, она хватала их, варила и съедала…»

— Нет! Я не хочу!

«… У ведьмы были красные глаза, такого же цвета, как огонь или кровь, и она плохо видела, зато у нее был отличный нюх, совсем как у зверей, и поэтому она сразу же учуяла, что Гансель и Гертель где-то близко».

— Ты не дашь ведьме съесть меня, правда, палочка? — в ужасе спросила Ильзе.

— Конечно, нет.

— А Ганса?

— И Ганса тоже. — Он посмотрел на малыша, спящего у него на руке, и поцеловал его головку. — Я никогда не дам ведьме съесть вас.

— А маму?

— И маму тоже.

— Ведьмы едят только маленьких мальчиков и девочек, да? Которые ушли из дома и потерялись?

— Моему мальчику и моей девочке это не грозит. — Комендант крепко прижал их обоих к груди, касаясь лицом их волос. — Мои дети никогда не потеряются.

… — Я тоже потерял родителей, Рашель, — сказал Давид. — Не ты одна пострадала во время войны.

— Я этого не утверждаю. Неужели нужно снова заводить этот разговор?

— Да.

— Но почему именно сейчас?

— Потому что я устал бегать с места на место.

Давид вынул из чемодана свои рубашки и положил их обратно в ящик. Он взял у меня из рук свой костюм и повесил его в шкаф.

— Что ты делаешь? — удивилась я.

— Довольно, Рашель.

— Что значит, «довольно»?

— Я не собираюсь всю жизнь бегать с одного места на другое. Я хочу иметь постоянный дом. Я хочу иметь семью.

— При этом тебя не интересует, чего хочу я.

— Мне кажется, этот вопрос должен был задать тебе я.

— А если я уеду? — спросила я. — Если мне придется уехать?

Давид устало посмотрел на меня. Его лицо показалось мне ужасно худым, осунувшимся. Он ухватился рукой за дверной косяк.

— Я тебя люблю, Рашель, но я остаюсь.

— Ты мой муж!

Он вздохнул.

— Ты дал мне слово, Давид.

Он промолчал.

— Ты дал мне слово, что никогда меня не оставишь. Ты клялся, Давид.