Нора Робертс - Обманутые иллюзии

- Дам ему шанс, - ответил Макс. - Точно так же, как ты дал мне - много лет тому назад.

- Он хочет съесть глазами все, что видит вокруг. Такой аппетит будет непросто удовлетворить.

- Ничего, я его накормлю, - в голосе Макса послышались нотки нетерпения, и он присел на скамью рядом с Леклерком. - Или ты захочешь, чтобы я его прогнал?

- Уже слишком поздно рассуждать, ты все равно послушаешь только свое сердце.

- Лили к нему привязалась... - начал Макс, но его прервал хрипловатый смех Леклерка.

- Только Лили, mon ami*?

______________

* Mon ami (фр.) - мой друг.

Макс не спеша зажег сигару и вдохнул дым.

- Мне тоже нравится этот мальчик.

- Ты любишь этого мальчика, - поправил Леклерк. - А как же могло быть иначе, если ты смотришь на него и видишь себя? Из-за него ты все время помнишь...

Это было нелегко признать. Макс понимал, что даже когда люди любят друг друга, они все равно могут причинить друг другу боль.

- Из-за него я помню, что не имею права забыть. Если забыть всю боль, одиночество, отчаянье, то забудешь и о том, что надо уметь чувствовать благодарность, когда этого нет. Ты ведь сам научил меня этому, Жан.

- И так хорошо, что мой ученик теперь сам стал учителем. Мне это нравится, - Леклерк повернулся к Максу, и его карие глаза блеснули в темноте. - Но понравится ли тебе, когда он превзойдет тебя?

- Не знаю, - Макс посмотрел вниз, на свои руки. Сильные, гибкие, быстрые и умные руки. Он боялся, что его сердце не выдержит, когда эти руки начнут становиться медлительными и старыми. - Я начал учить его магии. Но еще не решил, буду ли учить дальше.

- От этих глаз ни один секрет не укроется надолго. Чем он занимался, когда ты его нашел?

Макс невольно улыбнулся.

- Чистил карманы.

- А-а, - Леклерк тоже хихикнул в трубку, - так он уже один из нас. Так же ловко, как ты когда-то?

- Точно так же, - признал Макс. - Может быть, даже лучше, чем я в его возрасте. Он меньше боится, что его поймают, и он злее. Но между кошельками на ярмарках и сейфами в богатых домах и дорогих отелях очень большая разница.

- Разница, которую ты преодолел с изяществом. Сожалеешь об этом, mon ami?

- Отнюдь, - Макс опять засмеялся. - Какой-то я неправильный, да?

- Ты родился, чтобы воровать, - Леклерк пожал плечами, - и вытаскивать кроликов из шляп. И, по-видимому, подбирать заблудших овечек. Хорошо, что ты наконец вернулся домой.

- Хорошо вернуться домой.

Какое-то время они сидели в тишине, наслаждаясь южной ночью. Потом Леклерк перешел к делам.

- Брильянты, которые ты прислал из Бостона, были просто великолепны.

- Мне больше нравился жемчуг из Чарльстона.

- А, да, - Леклерк выдохнул дым. - Элегантный, но вот брильянты...В них было столько огня. Мне было больно их продавать.

- И ты получил...?

- Десять тысяч и только пять за жемчуг, несмотря на всю его элегантность.

- Держать его в руках было так приятно, что этого не заменят никакие деньги, - Макс с удовольствием вспомнил, как однажды, в волшебный вечер, эти жемчужины смотрелись на алебастровой коже Лили. - А картина?

- Двадцать две тысячи. А сам я подумал: что за топорная работа. В этих англичанах нет никакой страсти, - добавил он, вспомнив пейзаж Тернера и пожав плечами. - Китайскую вазу я пока что оставил у нас. Коллекцию монет ты привез с собой?

- Нет, я не стал ее брать. Когда Роксана заболела, я решил отменить это дело.

- Правильно, - Леклерк кивнул и опять затянулся трубкой. - Ты волновался бы из-за нее и мог допустить ошибку.

- Я действительно был не в лучшей форме. Значит, пока ваза у нас, одна десятая будет... три тысячи семьсот, - взгляд в сторону скривившегося Леклерка, и Макс засмеялся: - Не стоит возмущаться из-за такой малости.

- К концу года ты выбросишь на ветер не меньше пятнадцати тысяч. Уже сколько лет ты изымаешь десять процентов, чтобы успокоить свою совесть? Попробуй все это сложить...

- Это - пожертвования на благотворительность, - весело прервал его Макс. - Я хочу не успокоить свою совесть, а облегчить свою душу. Я вор, Жан, блестящий вор, и я думаю не о тех, у кого краду, а о тех, у кого нет ничего, что можно было бы украсть... - он замолчал, глядя на мерцаюший кончик своей сигары. - Я не смог бы жить по законам других, но по своим собственным обязан.

- Церкви, которым ты отдаешь свою десятину, послали бы тебя в ад.

- Я побывал и в худших местах, чем тот ад, которым нас пугают священники.

- Это не шутки.

Вставая, Макс незаметно усмехнулся. Он знал, что вероисповедание Леклерка простирается от католицизма до вуду*, включая любые подходящие суеверия между ними.