Нора Робертс - Обманутые иллюзии

- Мне больше достанется, - и Роксана умчалась, едва сдерживаясь, чтобы не обидеться.

Оставшись один, Люк быстро достал свои карты и стал тренироваться. Но он едва успел сделать фокус "Тузы сверху", как его снова отвлекли.

На этот раз это был голос. Люк никогда раньше не слышал ничего похожего. Он попытался прогнать его прочь из своего сознания, но голос не исчез. Сочное, надрывающее сердце контральто - этот голос, казалось, пел только для него одного. Не в состоянии сопротивляться, Люк вышел обратно на балкон.

Он тотчас же увидел ее. Женщина в широком цветастом платье, с красным тюрбаном на голове, блестящей эбеновой кожей. Она стояла на углу улицы, у ног - картонная коробка, и ее молитва "а капелла" уносилась в облака к неведомому Богу.

Он уже не мог повернуться и уйти, звуки словно зачаровали, загипнотизировали его. Это была истинная красота. Когда он это понял, голос проник еще глубже в его сердце и тронул струны, о существовании которых Люк даже не подозревал.

Песня летела над Французским кварталом*. Вокруг женщины уже собралась небольшая толпа, но она не обращала внимания на слушателей. В коробку, звеня, летели монетки, но она ни разу не посмотрела вниз.

______________

* Французский квартал (French Quarter) - центральная часть Нового Орлеана.

От этого у него побежали мурашки по коже, а в горле сжалось и заболело.

Он рывком метнулся обратно в комнату, к заветной сумке, которую хранил под подушкой, и достал оттуда измятый доллар. Его сердце все еще кровоточило от музыки, когда он мчался по коридору и вниз по лестнице...

В прихожей он увидел Роксану, которая старательно подметала сахарную пудру, и Леклерка. Стоя над девочкой, Леклерк читал ей нотацию:

- Есть надо только в кухне, а не где попало. Теперь ты должна собрать все крошки до последней, слышишь?

- Я все соберу, - она подняла голову и показала Люку язык.

Его сердце было переполнено музыкой, а ум настолько потрясен мыслью, что Роксана взяла на себя его вину, что он оступился и слетел с последней ступеньки. Со сдавленным криком мальчик выбросил вперед руку, чтобы за что-нибудь ухватиться.

Для Люка все произошло, как в замедленной съемке. Он увидел вазу из шлифованного хрусталя, в гранях которой играло и переливалось живое солнце. В ней стояли кроваво-красные розы. В ужасе он смотрел, как его собственная рука коснулась стеклянной поверхности; ваза начала медленно раскачиваться, пока он пытался сохранить равновесие.

Его пальцы опять дотянулись до нее, он почувствовал подушечками холод стекла и издал отчаянный стон: ваза выскользнула и упала на твердый деревянный пол.

Звук разлетевшегося вдребезги стекла был похож на ружейный залп. Люк замер, у его ног искрились осколки, а в воздухе сильно пахло розами.

Леклерк ругался. Не надо было знать французского, чтобы понять, что выражения были сильными и сочными. Люк не шелохнулся и даже не пытался убежать. Он внутренне сжался, уже готовый к любому удару. Та часть его, которая могла чувствовать боль и унижение, словно бы отключилась. На лестнице осталась только безмолвная оболочка зомби, которому все было безразлично.

- Ты носишься по дому, как дикий индеец! Теперь ты разбил Вотерфорд, сломал розы и залил водой весь пол. Imbecile*! Посмотри, что ты сделал с этой красотой!

______________

* Глупец, дурак (фр.).

- Жан, - голос Макса прозвучал не громче шепота, но от этого гнев Леклерка тотчас же утих.

- Вотерфорд, Макс, - Леклерк согнулся, чтобы спасти свои розы. - Парень несся так, словно за ним гналась стая собак. Я тебе говорю, что его надо...

- Жан, - опять повторил Макс, - довольно. Посмотри на его лицо.

Держа в руках розы, с которых капала вода, Леклерк поднял голову. Мальчишка стоял белый, как призрак, только его глаза казались темными и остекленевшими. То, что читалось в его взгляде, было страшнее обыкновенного испуга. Старик только вздохнул и выпрямился.

- Пойду принесу другую вазу, - спокойно произнес он и вышел.

- Папа, - потрясенная, Роксана взяла отца за руку. - Что с ним?

- Все в порядке, Рокси. Иди, погуляй.

- Но, папа...

- Иди, - повторил он и слегка подтолкнул ее.

Она отошла назад в прихожую и притаилась там. Единственный раз в жизни ее отец был настолько занят кем-то другим, что даже этого не заметил.

- Ты огорчаешь меня, Люк, - спокойно сказал Макс. Что-то заныло у Люка в животе, и боль молниеносно промелькнула в его глазах. Ругань и побои не задели бы его, но грусть в голосе Макса глубоко пронзила сердце мальчишки.