Робер Гайар - Мария, тайная жена

— Не знаю. Мы разделились. Были отрезаны от своих людей.

Уорнер крепко стукнул кулаком по столу.

— Чертовы французы! — взревел он. — У меня убито двадцать два солдата! А мы подобрали возле ущелья Буйен только десять ихних трупов. Это обойдется вашему де Пуанси в кругленькую сумму. По договоренности, он обязан возместить ущерб. А как обстоит дело с вами? Какой урон вы нанесли ему?

— Мы намеревались застать его врасплох, — ответил дю Парке, — но, к сожалению, он разгадал наши планы и опередил нас.

— Плохо! — сказал Уорнер, скроив гримасу. — Совсем нехорошо! В конечном счете де Пуанси, похоже, побьет всех нас. Я бы не горевал, узнав, что вам удалось уничтожить его логово. Я знаю: в один прекрасный день он захочет преподать мне урок! У нас двадцать два мертвеца, генерал! А как вы думаете, сколько у де Пуанси?

— Мои люди, — ответил дю Парке, — не любят шума, они чаще действуют холодным оружием… Боже мой, я слышал столько предсмертных хрипов и стонов, что затрудняюсь назвать точную цифру. Но могу предположить, что потери де Пуанси составили не менее ста или даже двухсот человек!

Капитан Уорнер вскочил с кресла, подбежал к двери и заорал во всю мочь:

— Коксон! Вы слышали? Двести мертвецов. Французы потеряли двести человек убитыми!

Он вернулся на прежнее место, корчась от смеха и хлопая себя по ляжкам, животу, и, наконец, уткнулся лицом в ладони, сдвинув набок свой парик. Капитана охватило безудержное веселье; не успокоился он и после возвращения Коксона.

— Двести мертвецов, — повторял Уорнер, с трудом переводя дыхание. — Двести французских свиней! Это правдивая оценка, Коксон. А мы потеряли только двадцать два солдата.

Приор лишь пожал плечами.

— Ваша еда готова, — сказал он, обращаясь к пленникам. — Но сперва, я надеюсь, вы охотно выпьете с капитаном стаканчик.

— Черт возьми! — вскричал Уорнер. — Бокалы, Коксон, непременно бокалы! И тащите сюда ром и малагу. Двести французов! Значит, теперь на острове Сен-Китс стало на двести отъявленных разбойников меньше! Де Пуанси — негодяй и мошенник и ему не сносить головы. Коксон, наполняйте бокалы, и мы выпьем за погибель проклятого генерал-губернатора.

Приор выполнил просьбу, и четверо мужчин чокнулись. Дю Парке, отхлебнув немного вина, поставил свой бокал на стол. Затем, наклонившись к Уорнеру, серьезно проговорил:

— Прошу вас, капитан, не забывать, что мы пришли к вам добровольно и отдали себя под ваше покровительство.

— Черт побери! Это правда, поскольку вы здесь, перед моими глазами, — ответил Уорнер пьяным голосом.

— Вы, несомненно, заметили, что я употребил слово «покровительство», — сказал дю Парке с ударением.

Капитан откинулся на спинку кресла и помахал рукой перед своим лицом, как бы стараясь разогнать туман, застилавший ему глаза. Он понимал, что перед ним возникла проблема, все последствия которой было невозможно предвидеть.

— Покровительство? — пробормотал Уорнер.

— Совершенно верно, — подтвердил генерал. — Если бы мы не пришли к вам, господин де Пуанси продолжал бы охотиться за нами. Именно поэтому мне хотелось бы попросить вас дать слово джентльмена, что вы не передадите нас нашему врагу, хотя он в силу своих изменнических поступков и превратился в вашего союзника.

И Уорнер, снова грохнув кулаком по столу, заорал:

— Кто толкует о передаче? Никогда, сэр, и ни за что! Томас Уорнер — благородный дворянин. Даю вам слово, сэр!

Поднявшись, дю Парке торжественно заявил:

— В таком случае, сэр, я и мой кузен вручаем вам наше оружие.

Вынув из-за пояса пистолеты, Сент-Обен и дю Парке положили их на стол перед капитаном.

После трапезы обоим пленникам, к их удивлению, позволили свободно разгуливать по форту. Хотя никто их не караулил, они не воспользовались предоставленной свободой, чтобы сбежать из крепости. Без всяких инцидентов дю Парке и Сент-Обен миновали группу отдыхающих солдат — никто не пытался их остановить — и прошли дальше по парапету крепостной стены к тому месту, откуда можно было любоваться раскинувшейся внизу огромной бухтой. Там и сям стояли на якоре корабли со свернутыми парусами. Дю Парке и Сент-Обен ясно поняли, что если бы даже им и удалось завладеть кораблем, они никогда бы не смогли достичь океана.

Подняв голову и устремив свой взор в ту сторону, где лежала Мартиника, дю Парке с грустью подумал о Марии и почувствовал, как мучительно сжалось сердце. Как долго, подумалось ему, этот странный джентльмен будет держать их в плену?