Робер Гайар - Мария, тайная жена

Она нашла его в передней шагающим из угла в угол, но сравнительно спокойным. Длинная шпага колотила ему по ноге, и этот звук сливался со стуком его каблуков. Ухватившись одной рукой за подбородок и сдвинув брови, Лефор, очевидно, о чем-то размышлял. Увидев, однако, Жюли, он оживился, и его губы растянулись в широкой ухмылке.

— Наконец-то! — воскликнул он. — А где твоя госпожа?

— Она сейчас выйдет, — ответила Жюли. — Просила вас проявить немного терпения.

— Ну вот, девушка, — произнес Лефор, торжествуя, — что я тебе говорил?

Жюли уже хотела уйти, но Лефор загородил ей дорогу.

— Думаешь, можно захлопнуть дверь перед носом Ива Лефора? — начал он сладким голосом, который постепенно усилился. — Нет, красавица! Ни одна дверь еще не устояла передо мной, ни одна! Честное слово дворянина! Ни дверь, ни женщина, если уж на то пошло. А на моем пути встречалось много разных дверей и не меньше женщин. Тонких и толстых, больших и маленьких, некоторые с двумя отверстиями для ключа — наверху и внизу. И всех я одолел — девушек, женщин и двери — каждую из них! Я справился с ними с помощью кинжала и меча, пушки и кулака. И учтивого обхождения! — добавил он, подмигнув.

От подобных слов у Жюли закружилась голова и перехватило дыхание, и она была не в состоянии что-либо ответить. Совершенно завороженная, она лишь таращила глаза на стоявшего перед ней гиганта. Ее восхищало и приводило в трепет наличие в нем того, чего недоставало большинству ее многочисленных любовников.

— Двери и женщины, — продолжал Лефор. — Я хорошо их знаю. Особенно женщин! Пусть меня повесят, если какая-нибудь женщина рассталась со мной без разбитого сердца и без слез! Ты умная девушка, Жюли. Я это сразу заметил… И ты, знаешь ли, мне нравишься!

Лицо Жюли раскраснелось, и Лефору было ясно, что стоит только протянуть руку, чтобы сорвать плод, так быстро созревший под влиянием его проникновенной речи. Однако какой-то шорох заставил его обернуться. По лестнице, величественно ступая, спускалась Мария.

Лефор поспешно отдернул руку от талии Жюли и, выпрямившись во весь рост, снял широкополую фетровую шляпу и приветствовал хозяйку дома низким поклоном, почти касаясь париком пола.

— Господин Лефор, — начала Мария, — какое у вас ко мне неотложное дело?

С важной медлительностью Лефор надел шляпу и, засунув большой палец левой руки за пояс, положил правую ладонь на эфес своей шпаги.

— На острове идут всякие разговоры, сударыня! — проговорил он. — Да, всякие разговоры. Другими словами, есть люди, которые плетут интриги, замышляют измену! Когда пастух отлучается, овцы воображают, что они волки… то есть они хотели бы быть волками и лягаться, как ослы!

Мария присела и пригласила гостя последовать ее примеру.

— Господин Лефор, — сказала она, — будьте добры, выражайтесь яснее. Обилие намеков и иносказаний приводит меня в замешательство.

— На Мартинике, сударыня, — ответил Лефор, — живут подлецы — их, может быть, десять, двадцать или даже тридцать человек, — которые деятельно готовятся играть первую скрипку на острове. Они пока препираются — кому быть павлином, а кому — лебедем, кто будет вороной, а кто сорокой… а поскольку у них еще нет орла, каждый хочет взять на себя роль стервятника! Все они грызутся между собой за это место, чтобы заполучить его власть, сесть в его гнездо и наслаждаться его привилегиями!

— И с какой стати, сударь, вы рассказываете мне об этом? — спросила Мария холодно.

— Видите ли, сударыня, — пробормотал Лефор, несколько смешавшись, — я подумал… ну… я подумал… вы и генерал… что вы ему вроде сестры и вам небезразличны его заботы.

Мария коротко с подозрением посмотрела на Лефора, но тот сделал вид, будто ничего не заметил.

— Действительно, — проговорила она, — с момента пленения генерала сюда приходит много людей, чтобы выразить свое сочувствие…

— Именно это я имею в виду! — воскликнул Лефор. — Вы ему словно сестра!

— Да, сударь, я ему словно сестра. Как я уже сказала, меня навещают самые разные люди, но, признаюсь, я никак не ожидала от вас проявления подобных чувств. Откуда такая заинтересованность делами генерала. Насколько мне известно, он никогда не относился к вам с особым дружелюбием…

— Сударыня, — сказал Лефор, как можно серьезнее, — это правда, генерал никогда не испытывал ко мне большой любви. Впервые мы встретились во время абордажа на палубе корабля, где морская вода, смешанная с кровью, доходила нам почти до колен. Мы оба размахивали шпагами; когда что-то на секунду отвлекло его внимание, я воспользовался удобным случаем и погрузил несколько дюймов моего стального клинка в самую толстую мякоть его руки. И клянусь вам, сударыня, что мне нынче больнее от той раны, чем тогда генералу. С тех пор он мог бы повесить меня десять раз… Да что там десять! Восемьдесят раз! Но он этого не сделал. И я спрашиваю вас: кто не почувствует себя обязанным человеку, который его не повесил, если на этих островах ваш лучший друг способен отправить вас к праотцам за меньшее время, чем потребуется патеру Ампто прочитать «Отче наш»?