Робер Гайар - Мария, тайная жена

Как только они переступили порог форта, караульный позвал нескольких своих товарищей, которые, обступив пленников, с подозрением разглядывали их. Рядом с безупречной красной формой солдат дю Парке и Сент-Обен являли собой особенно жалкое зрелище. Вскоре к ним присоединился офицер, и, окидывая пленников взглядом с головы до ног, с нескрываемым отвращением и презрением спросил по-английски:

— Вы французы? Враги монсеньора де Пуанси, я полагаю. Вы непременно будете наказаны. Кто вы такие? Вы офицеры?

— Сэр, — ответил дю Парке учтиво, — мы просим вас лишь об одном: сообщить капитану Уорнеру, что генерал дю Парке, губернатор, сенешаль и сеньор Мартиники, явился просить покровительства для себя и своего кузена капитана Сент-Обена.

И хотя генерал говорил на довольно ломаном английском языке, офицер отлично его понял и, пораженный, несколько отступил назад, чтобы лучше рассмотреть неожиданно попавшую к нему ценную добычу. Дю Парке заметил, как по его лицу проскользнула тень сомнения.

— Прошу вас, сэр, — проговорил генерал, которого покоробило бесцеремонное разглядывание, — вести себя как истинный джентльмен и поскорее доложить капитану о нас.

Какой-то момент офицер все еще пребывал в нерешительности, но потом все-таки послал солдата известить сэра Томаса. Ожидая его возвращения, офицер ни на секунду не спускал глаз со своих пленников.

К глубокому удивлению генерала, солдат вернулся не с капитаном Уорнером, а с приором Коксоном.

— Генерал! — воскликнул священник с притворным сочувствием. — В каком достойном сожаления положении я застаю вас!

— Сударь, — сказал дю Парке решительно, — военная фортуна обернулась против нас. Но по крайней мере мы не попали в руки противника. Поскольку хорошо вам известный человек — изменник и бунтовщик, выступивший против королевской власти, мы сочли за лучшее просить покровительства у капитана Уорнера, а не сдаваться де Пуанси.

— Сын мой, — сказал приор, — капитану о вас доложили. Он, я надеюсь, согласится принять вас.

Несколько откинувшись назад, священник внимательно посмотрел на потрепанную одежду пленников, и на его лице появилось выражение брезгливости.

— Но вы не можете пожаловать к нему в таком виде. В грязных и пыльных платьях.

— Вы забыли упомянуть еще и дыры, — съязвил дю Парке. — Грязь, пыль и дыры — непременный атрибут военной формы храбрых воинов, сражающихся в здешних местах. Скитания по окрестным колючим лесам не проходят бесследно.

— Ну что ж, пусть будут и дыры, — заметил приор, нисколько не смущенный очевидным упреком генерала. — Нет, в самом деле, я не могу представить вас в подобном состоянии капитану, ведь он носит форму королевского флота.

— Бросьте ваши увертки, приор! — воскликнул генерал с досадой. — Вам лишь стоит напомнить капитану о его собственном внешнем виде после сражения. Если он выглядит лучше, чем мы сейчас, то, значит, он держался подальше от пушек и не участвовал в схватке.

Укоризненно пощелкав языком, Коксон спросил:

— Вы, по-видимому, голодны и страдаете от жажды?

Считая, что оказанный им прием позволял особенно не церемониться, дю Парке уже собрался ответить утвердительно, но в этот момент с противоположного конца внутреннего двора прогремел чей-то голос.

— Коксон, Коксон! Проклятый священник! Принеси мне рому и малаги! Живей! А пленники?! Где они? Почему их не доставили ко мне?

Приор, дю Парке и Сент-Обен направились туда, где Уорнер стоял у входа в казармы, с любопытством смотря на вновь прибывших. Когда они приблизились, и без того красное лицо капитана еще больше побагровело и приняло прямо-таки угрожающий оттенок.

— Тысяча чертей и одна ведьма! — вскричал он. — Неужели это тот самый генерал, сенешаль и сеньор Мартиники, который нагнал такого страха на моего доброго друга де Пуанси?

И капитан раскатисто захохотал, тряся огромным животом.

— Давайте, приор, — продолжал Уорнер. — Проведите этих людей в комнату и дайте им что-нибудь пожрать. Вы уверены, что у них нет вшей? Из-за проклятых французских пленных я уже лишился двух моих лучших париков. Пусть меня поджарят черти, если эти двое не завшивели, как грязные индейцы!

Невнятная речь и пылающий нос английского капитана свидетельствовали о том, что он уже изрядно выпил. Уорнер тяжело опустился в кресло-качалку, и какой-то момент дю Парке показалось, что капитан сейчас уснет, но, глубоко вздохнув, тот проговорил:

— Итак, вы сражались. И каковы же ваши потери?