Стелла Камерон: Его волшебное прикосновение

— Фу! — Рассерженная Селина пожала плечами. Вспомнив, что корсаж ее платья при таких движениях опасно обтягивает груди, она немедленно приняла другую позу. — Я буду знать — и этого достаточно. Да. Я узнаю этого человека.

— Мисс Годвин?

Селина вздрогнула, повернулась в кресле и густо покраснела. Мужчина высокого роста — очень, очень высокий — стоял посреди ложи на расстоянии всего одного фута от нее. Он, должно быть, вошел совсем тихо… настолько тихо, что мог услышать слова Летти о… Какая досада!

Вошедший поклонился. У него были черные, слегка вьющиеся волосы, против чего, по мнению Селины, устоять невозможно. Его чрезвычайно широкие плечи укрывал прекрасно сшитый черный сюртук, из-под которого выглядывали белоснежный, с небрежной элегантностью завязанный галстук, белая манишка и манжеты. Умное лицо, римский нос, четко обрисованные скулы и широкий, твердый рот…

По лицу вошедшего пробежала едва заметная улыбка, приоткрывшая ряд ровных зубов. А глаза… Селина никогда не видела подобных глаз: это были ирисы серо-стального цвета с черными пятнышками и черной каймой, и они могли смотреть, не мигая, отчего казалось, будто глядят тебе прямо в душу.

— Я напугал вас, мисс Годвин?

— Я… О нет, Боже мой, нет! — Голос ее звучал абсолютно так же, как у глупо щебечущих девиц, в таком возмутительном количестве присутствующих на любом рауте в Лондоне, где ей приходилось бывать. — Просто вы вошли так неожиданно, сэр.

— Вы были представлены мисс Годвин? — Летти ничем не показала, что визитер произвел на нее слишком большое впечатление. — Я Летти Фишер, компаньонка мисс Годвин. Не думаю, что я вас помню.

Он улыбнулся, по-настоящему улыбнулся на этот раз.

— Нет, мадам, и я действительно должен извиниться за свое решение внезапно побеспокоить вас обеих.

Теперь в центре его внимания оказалась Летти, и Селина изучала его всего целиком, начиная от слишком уж красивого, загорелого лица, широких плеч и груди (не требуются никакие клеенчатые подкладки) до плоского живота, узких бедер и поразительно мускулистых ног, к которым тесно прилегали панталоны и шелковые чулки, такие гладкие, что Селине было трудно оторвать их них глаза. Как должен человек типа Бертрама Летчуиза с его отвисшим животом и цыплячьими ножками ненавидеть такие великолепные образцы мужчин!

Подняв глаза, Селина снова встретила серебряно-стальной взгляд. Она не позволила себе вновь покраснеть или опустить взор с ожидаемым притворным смирением и спросила высокомерным тоном, едва узнавая собственный голос:

— Почему же вы решили побеспокоить нас?

Она ощутила, как в грудь ей вливается что-то новое, наполняя теплом все тело. Наверное, именно такие ощущения доводят до падения пользовавшихся прежде уважением женщин, ощущения, о которых предупреждал ее Дейвид.

— Разрешите, мисс Годвин?

Селина вслушалась в его глубокий, звучный голос, затем вздрогнула, осознав, что он протянул ей свою широкую, покрытую бронзовым загаром руку. Она помедлила, прежде чем слегка коснулась пальцами его руки. Другой рукой она сжала горло, когда он наклонился, чтобы тронуть поцелуем ее очень чувствительную кожу. Селина посмотрела на Летти — та лишь улыбнулась. Он слишком уж замешкался с тем, что должно сводить к самому мимолетному касанию.

Селина резко отдернула руку:

— Знакомы ли мы с вами, сэр?

— Простите меня, — сказал он, — я не ожидал, что вы окажетесь такой…» То есть я хочу сказать… Пожалуйста, извините меня за допущенную бестактность.

Мужчина опять поклонился и, казалось, искал нужные слова. Он не ожидал, что она окажется такой — какой? Селина крепко сжала губы. Подождите, когда Дейвид узнает о ее самообладании в столь деликатном положении.

— О, я все делаю не так, — сказал он внезапно. — Меня зовут Джеймс Иглтон. До последнего времени я жил на Пайпане, маленьком острове в Южно-Китайском море. Я только что вернулся оттуда в Англию и все еще привыкаю к правилам — можем мы назвать его «цивилизованным»? — света.

Его улыбка почти обезоружила Селину, и она позволила себе слегка расслабиться.

— Вы долго находились на Востоке?

Не подобает, конечно, задавать вопросы незнакомцу. Он ведь не разжигал ее любопытства, просто упоминание дальних экзотических краев повергло ее в трепет и волнение. А то, что он, в сущности, иностранец, объясняло его необычные манеры, как, вероятно, и его бронзовый загар.

— Я жил на чужбине с самого раннего детства, за исключением времени, проведенного в школе в Англии. Но вас, должно быть, удивляет, почему я позволил себе подойти к вам.