Лариса Шкатула - Пани колдунья

- Когда бряцает оружие, молчит ученая мудрость, - так Лиза перефразировала известный афоризм.

Именно она и предложила для коллекции отца свою гостиную.

- А как это соотнесется со вкусами юной девы? - недоверчиво высказался князь. - Пожалуй, практического человека отпугнет - кому нужна воинственная жена?

- За всех молодых людей, что станут у нас бывать, я, как бы ни хотела, все равно не смогу выйти замуж, - резонно ответствовала Лиза, - но один, думаю, найдется и воздаст должное коллекции, а вовсе не тому, в какой комнате она располагается.

Теперь по соседству с персидским ковром, на котором висели пистолеты, черкесские шашки, казацкие сабли, турецкие ружья, грузинские кинжалы, стоял столик с красками и мольберт, за которым порой сиживала княжна, рисуя очередную акварельку.

Причем не то чтобы акварели так уж Лизу влекли, но принято было петербургским девам выказывать склонность к изящным искусствам, так почему бы не пойти на поводу у мнения света, ежели это тебе не в тягость?

Здесь же, рядом с мольбертом, стоял небольшой письменный стол, за которым княжна изучала анатомию и латынь. А в самом углу справа стояли диванчики и кресла - на них любили сидеть немногочисленные Лизины подруги, и угощаться горячим шоколадом. Его всякий раз варил им Гектор, который в доме Астаховых был за все про все.

Но вот в дальних от девичьей апартаментах послышался молодой веселый мужской голос и к маленькой гостиной Лизы протопали быстрые шаги. А затем раздался решительный стук в дверь.

- Входите, граф, - сказала Лиза, согласно кивая на страшную предупредительную гримасу, которую состроила ей подруга.

- Здравствуйте, Елизавета Николаевна! - он с порога поклонился хозяйке. - Здравия и вам желаю, Анна Дмитриевна! К ручкам припасть позволите?

- Припадайте, Роман Сергеевич, - стараясь не расхохотаться, проговорила Лиза и картинно вытянула вперед изящную белую ручку.

Галицкий поцеловал, щекотнув её своими роскошными пшеничными усами, и оглянулся на Аннушку. Та не шелохнулась.

Лиза поспешила прийти на помощь гостю.

- Аня, не сиди букой, дай графу руку. Он больше не будет. Осознал, как был неправ. Ведь так, господин Галицкий?

Она незаметно, но чувствительно толкнула Романа локтем.

- Точно так, виноват. От осознания вины весь извелся. Ни сна, ни отдыха. Аппетит потерял. Муки мученические терплю. С лица спал...

Аня, не выдержав, прыснула, но тут же её лицо приняло прежнее суровое выражение.

- Не казните, ма шер, - взмолился Галицкий. - Разве я посмел бы нарочно не прийти, коли обещал, но тут как назло случился в наших палестинах мой полковой товарищ. Год не виделись, посидели, повспоминали...

- В ресторации у мадам Зверевой, - подсказала Аннушка.

- Уже доложили, - с досадой вздохнул Галицкий. - Надо же, Петербург словно село, в котором все соседи друг за дружкою следят и все всё о каждом знают!.. Что же это получается - неужели прощения мне не будет?

- Не будет! - поджав губы, произнесла Аннушка.

- А я хотел вас на санках прокатить, про охоту на волков рассказать.

- Ах, как это славно! - Лиза захлопала в ладоши, но осеклась, взглянув на неприветливое лицо подруги. - Прости, Аннушка, я совсем забыла, что тебе нездоровится!

- Как, Анна Дмитриевна недомогает? - обеспокоился молодой граф.

Аннушка не пожелала принять Лизиной подсказки, которая тотчас привела бы к примирению. Она жаждала аутодафе ( Публичное сожжение осужденных на костре (португ.). ) Галицкого.

- Я прекрасно себя чувствую.

- Говорят, государыня императрица Екатерина Алексеевна прощала даже закоренелых каторжников, кои чистосердечно раскаивались, - вроде ни к кому не обращаясь заметил Галицкий.

От избытка переполнявших его чувств он никак не мог усидеть на месте. Прошелся по комнате, разворошил кочергой уголья в камине и подбросил пару поленьев.

Его будущая невеста - оглашения ещё не было, но родственники с обеих сторон чуть ли не с рождения определили их друг другу в супруги - обиделась и никак не хотела графа простить. А он, не привыкший просить прощения у кого бы то ни было, в этой роли чувствовал себя весьма неловко.

Кажется, Аннушка после его слов заколебалась, хотя и постаралась сохранить на лице бесстрастность. Ее губы шевельнулись было, в попытке откликнуться, но потом девушка передумала, плотно сжала их и промолчала. Граф тяжело вздохнул.

- Тогда, царица моей души, позвольте удалиться в пустыню, чтобы там до конца моих ничтожных дней искупать вину, предаваясь единственно молитвам, в жалком рубище, в веригах, питаясь одним лишь черствым хлебом и водой...