Элизабет Гаскелл - Руфь

Мистер Донн собрался было расспросить подробнее про «миссис Денбай», как вдруг вошел мистер Хиксон — веселый, голодный и готовый без умолку громогласно рассказывать о своей прогулке: о том, как он сбился с дороги и как опять ее нашел. Он приукрашивал самый обыкновенный случай разными преувеличениями, шутками и цитатами, так что выходило очень мило. Кроме того, он был хорошим физиономистом и сразу заметил, что его здесь не хватало: хозяин и гость, казалось, соскучились до смерти. Мистер Хиксон решил забавлять их до конца дня. Он действительно заблудился и теперь чувствовал, что отсутствовал слишком долго, особенно для скучного воскресного дня, когда люди могут сойти с ума, если их как следует не позабавить.

— Право, стыдно сидеть в четырех стенах, когда кругом такая роскошная природа. Дождь? Да он прошел несколько часов тому назад, а теперь погода великолепная. Уверяю вас, я вполне гожусь в проводники. Могу показать все окрестные красоты и вдобавок еще завести в болото или в змеиное гнездо.

Мистер Донн нехотя согласился на предложение прогуляться, но при этом никак не мог успокоиться. Пока мистер Хиксон поспешно заканчивал свой завтрак, мистер Донн думал о возможности встретить Руфь, возвращающуюся из церкви. Он хотел быть возле нее и видеть ее, даже если ему и не удалось бы с ней поговорить. Он знал, что завтра уезжает, что впереди лишь несколько медленно ползущих часов, что Руфь где-то здесь, рядом, — и не видеть ее было для него невыносимо.

Мистер Донн проигнорировал предложение мистера Хиксона показать очаровательные виды, а также и желание, выраженное мистером Брэдшоу, осмотреть участок вокруг дома («Маловат для четырнадцати тысяч фунтов!») и решительным шагом направился к церкви, объяснив, что наблюдал оттуда вид, которому нет равного во всей округе.

По дороге мистер Донн и мистер Хиксон встречали идущих домой местных жителей, однако Руфи не было видно. Позднее, за ужином, мистер Брэдшоу объяснил, что она с воспитанницами вернулась полем. Мистер Донн был очень угрюм в продолжение всего ужина, который казался ему бесконечным, и проклинал нескончаемые истории, рассказываемые Хиксоном. Наконец он увидел Руфь с девочками в гостиной, и сердце его страшно забилось.

Она читала им вслух Евангелие — и невозможно выразить словами, как трепетало и терзалось ее сердце. Но Руфь владела собой и сдерживала волнение, не давая ему обнаружиться. Один час сегодня вечером (часть этого времени займет совместная семейная молитва) и еще час завтра утром (когда все будут заниматься сборами в дорогу) — вот и все время, которое ей придется провести в обществе мистера Донна. И если в течение этого короткого промежутка ей не удастся избежать разговора, то она, по крайней мере, сумеет удержать его на почтительном расстоянии от себя и даст ему почувствовать, что отныне они оба живут в разных мирах и между ними не может быть ничего общего.

Вдруг Руфь почувствовала его приближение. Вот мистер Донн встал у стола и принялся рассматривать лежавшие на нем книги. Мери и Лиза немного отодвинулись, чувствуя робость перед будущим членом парламента.

Склонив голову над книгой, мистер Донн проговорил:

— Умоляю вас: пять минут наедине!

Девочки не могли этого услышать, но Руфь оказалась пойманной врасплох.

Взяв себя в руки, она громко проговорила, обращаясь к мистеру Донну:

— Не прочтете ли вы нам вслух это место? Я что-то не понимаю его.

Мистер Хиксон, топтавшийся неподалеку, услышал эти слова и тут же поддержал просьбу миссис Денбай. Мистер Брэдшоу, которого клонило в сон после необычайно позднего ужина, жаждал поскорее добраться до кровати, но тем не менее присоединился к просьбе Руфи в надежде, что это избавит его от необходимости занимать гостя разговором, а может быть, удастся и вздремнуть незаметно, пока слуги не явятся на совместную молитву.

Мистеру Донну было некуда деваться: ему пришлось читать вслух, хотя он не понимал, что читает. Посреди какого-то изречения дверь отворилась, и вошли слуги. Мистер Брэдшоу сразу встрепенулся и прочел им с большим чувством длинную проповедь, закончив ее столь же долгой молитвой.

Руфь сидела с поникшей головой — скорее от усталости и напряжения, чем из-за боязни встретить взгляд мистера Донна. Он до такой степени утратил свою власть над Руфью — власть, взволновавшую ее еще накануне вечером, — что она видела в нем не идола своей юности, а только человека, знающего тайну ее падения, ее позора и жестоко пользующегося этим знанием. Но тем не менее ради своей первой и единственной любви она хотела бы узнать, как объяснит он то, что ее бросил. Ей казалось, будто она выиграет в собственном мнении, если узнает, что в то время он еще не был, как сейчас, холодным эгоистом, не заботящимся ни о ком и ни о чем, кроме самого себя.