Элизабет Гаскелл - Руфь

Руфь постоянно мысленно возвращалась памятью к дому и Леонарду, и это успокаивало ее.

Мери и Лиза отправились спать тотчас после молитвы, и Руфь проводила их. Предполагалось, что гости уедут завтра рано утром. Они намеревались позавтракать получасом раньше, чтобы успеть на поезд. Все это было заранее оговорено по распоряжению самого мистера Донна, который еще неделю назад был так увлечен своими проектами, как только мог чем-либо увлекаться, но теперь от всей души посылал к черту и Эклстон, и диссентеров.

Когда подали экипаж, мистер Брэдшоу спросил у Руфи:

— Не хотите ли вы передать что-нибудь Леонарду? Кроме выражения нежных чувств, разумеется.

У Руфи перехватило дыхание: она заметила, как мистер Донн напрягся, услышав это имя. Она не догадалась, что он испытал внезапный укол ревности: он решил, что Леонард — взрослый мужчина.

— Кто такой Леонард? — спросил он у девочки, стоявшей рядом с ним; имени ее он не помнил.

— Это маленький сын миссис Денбай, — ответила Мери.

Быстро найдя предлог, он подошел к Руфи и тем шепотом, который она уже ненавидела, проговорил:

— Наш ребенок!..

По страшной бледности, покрывшей ее застывшее лицо, и по безумному страху в ее умоляющих глазах, по прерывистому дыханию, вырывавшемуся из ее груди, он понял, что нашел наконец средство заставить ее выслушать себя.

«Он отнимет его у меня. Он отнимет у меня моего ребенка!»

Эти слова звенели, как колокола, в голове Руфи. Ей казалось, что участь ее решена. Леонарда заберут от нее! У нее было твердое убеждение — хотя она не знала, на чем оно основано, — что ребенок, законный или незаконный, по праву принадлежит отцу. Леонард, по ее представлениям, был кем-то вроде принца или государя, к которому каждый хотел бы обратиться: «Дитя мое!» Испытание оказалось слишком тяжелым, и Руфь не в состоянии была холодно и беспристрастно рассуждать в эти минуты. Даже если бы нашелся кто-нибудь, способный рассказать ей, как на самом деле трактует эти вопросы закон, она едва ли смогла бы сделать правильные выводы. Только одна мысль преследовала ее днем и ночью: «Он заберет моего ребенка!» Во сне она видела, как Леонарда уносят в какую-то темную даль, куда она не могла за ним последовать. Иногда он сидел в быстро проносящемся экипаже, рядом с отцом, и улыбался ей, проезжая мимо, словно спешил к какому-то обещанному ему удовольствию. В других снах он пытался вернуться к ней, протягивал свои ручонки, прося о помощи, которой она не могла ему оказать. Руфь и сама не понимала, как пережила эти дни.

Тело ее передвигалось и действовало по привычке, но душа ее была далеко, рядом с ребенком. Часто ей приходило на ум написать мистеру Бенсону и предупредить его об опасности, угрожающей Леонарду. Но она боялась упомянуть об обстоятельствах, о которых не говорила уже много лет и само воспоминание о которых, казалось, было навеки похоронено. Кроме того, Руфь боялась внести раздор или тревогу в мирный кружок людей, приютивших ее. Она помнила, как решительно был настроен в прошлом мистер Бенсон против обманувшего ее человека, и потому не думала, что он не выразит свой гнев теперь. Если мистер Бенсон узнает о мистере Донне, он перестанет содействовать его избранию и постарается, насколько в его силах, помешать ему. Мистер Брэдшоу рассердится, поднимется буря. От всех этих мыслей Руфи хотелось спрятаться, и ее боязливость была не в последнюю очередь обусловлена недавней борьбой. Она физически изнемогала от нравственных страданий.

Однажды утром, через три или четыре дня после отъезда гостей, она получила письмо от мисс Бенсон. Сначала Руфь никак не могла его распечатать и отложила в сторону, но потом решилась. Леонард был пока что в безопасности. Он написал крупным круглым почерком несколько строк, в которых не сообщалось о событиях более важных, чем потеря красивого алебастрового шарика.

Зато мисс Бенсон исписала целый лист. Она всегда сочиняла письма на манер дневника: «В понедельник мы делали то-то, во вторник то-то» и т. д. Руфь быстро пробежала страницу.

Вот оно! Успокойся, бедное сердце, не бейся так сильно!

Посреди приготовления сливового варенья, когда оно уже стояло на огне, в дверь постучали. Брата не было дома, Салли стирала, а я, в своем большом переднике, мешала варенье. Поэтому я позвала из сада Леонарда и послала его отворить дверь. Если бы я знала, кто пришел, то я бы, конечно, прежде велела Леонарду умыться! Это оказался мистер Брэдшоу, а с ним тот мистер Донн, которого надеются посадить в палату общин как представителя Эклстона, и еще какой-то джентльмен, имени которого я никогда не слыхала. Они пришли обсуждать выборы, а узнав, что брата нет дома, спросили Леонарда, можно ли им увидеть меня. Ребенок ответил: «Да, если она сможет бросить сливы» — и помчался звать меня, оставив их в передней.