Данута Родес - Маленький белый «фиат»

— То да се. Тут все как-то круто повернулось, и мне пришлось отправиться на несколько недель на природу, чтобы прийти в чувство.

Она знала, о чем идет речь. Иногда мозги Эстеллы превращались в калейдоскоп, и тогда родители отправляли ее в дешевую частную клинику до тех пор, пока она не придет в норму.

— Надо было позвонить, тебе или кому-нибудь. Я бы тебя навестила.

— На этот раз ничего страшного. Мне просто нужно было продышаться, и в любом случае требовалось время, для занятий валлийским. Я его немного подзапустила. Сейчас я почти в норме. Работаю в лавке модных штучек, живу с Бригиттой и ее морскими свинками.

Бригитта — это ее сестра.

— Та, с кем она снимала квартиру, вышла, типа, замуж и выехала. Осталась свободная комната. Все бы прекрасно, если бы не эти чертовы морские свинки. Ну да ладно, раз уж мы вырвались на простор, давай куда-нибудь сходим.

— Когда?

— Сегодня вечером.

— И куда мы пойдем?

— Ну что за вопрос! Какая разница?

— Но ведь сегодня воскресенье, возможно, везде затишье.

— Ну ты прямо как тоскливый Жан-Пьер. Всегда где-то есть что-то забавное, и мы это найдем. А если не найдем, то сами что-нибудь придумаем. У тебя сейчас есть машина?

— Да, родительская. Они еще три недели будут в Бенине, — навещают моего брата с женой и чудесными детишками, так что нам с Цезарем предоставлены дом и машина.

— Заедешь за мной в восемь, хорошо?

— Хорошо. — Она задумалась. — Эстелла?

— Да?

— Хорошо, что ты позвонила. Я думала о тебе вчера, когда уехала от Жан-Пьера. Ты — первый человек, о ком я подумала. Я собиралась тебе позвонить, как только вернусь к нормальной жизни.

— Шутишь.

— Нет, серьезно, мне правда тебя не хватало, очень жаль, что мы так долго не общались.

Сожаление многократно увеличивалось похмельем.

— Ладно, — сказала Эстелла. — Ерунду какую-то несешь. Иди еще поспи, увидимся позже. — Она положила трубку.

Вероника прилегла на постель, раздумывая о возращении домой от Жан-Пьера. Внезапно ей показалось, что в комнате наступил новый Ледниковый период. Она вспомнила об аварии.

Она спустилась вниз и через кухню прошла в гараж посмотреть на машину. Заднее левое крыло, куда пришелся удар, было помято, фонарь тормозного сигнала разбит. Не зная, что предпринять, она вернулась в кухню, где выпила еще один стакан воды и покормила Цезаря. Затем опять легла в постель, уверяя себя, что обдумает все позже.

Проснувшись, она обнаружила запись на автоответчике. Звонок она проспала. Это был Жан-Пьер: «Я сегодня на неделю уезжаю, — медленно сказал он. — Еду к матери. Не звони мне туда, — последовала долгая пауза. — Ее номер… — он назвал марсельский телефон его матери. — Но не звони мне». Сообщение закончилось. Вероника задумалась на мгновение и стерла запись.

Она села и включила телевизор. Было около четырех. Она чувствовала себя немного лучше, но все же сожалела о том, что продолжала пить по возвращении домой. Она почти искренне поклялась больше не пить. Передавали новости. Показали ужасно искореженный большой черный автомобиль. Затем показали людей, стоявших у какой-то больницы, и среди них она узнала принца Чарльза. Потом показали фотографию принцессы Дианы.

Она прислушалась к тому, что говорили, и поняла, что она натворила.

— О, черт, — сказала она, — я убила принцессу.

Вероника открыла входную дверь.

— Входи, — шепнула она, — быстро.

Она буквально втащила Эстеллу в дом.

— Ты ведь никому не сказала?

— Что? О том, как ты убила принцессу Диану и ее приятеля?

Вероника звонила ей после просмотра новостей и умоляла приехать на метро как можно скорее. Она поняла, что Веронику глючит и что она отойдет после стакана вина и, возможно, оплеухи. У них был уговор: в случае истерики у одной из них другим разрешалось применять это крайнее средство для приведения в чувство. На телеэкране, как они многократно убеждались, это обычно срабатывало.

— Да, — прошептала Вероника. — Очевидно. Так ты кому-нибудь говорила?

— Нет, конечно нет.

— И даже Бригитте?

— И даже Бригитте. Если бы я и сказала, она не стала бы слушать. Ее ничего не интересует, кроме этих морских свинок, тряпок и красивых мальчиков.

Вероника ее не слушала.

— Что же мне делать? — спросила она.

— Прежде всего выпей и остынь.

Она признала совет здравым, и они прошли на кухню.

— Так ты уже переломалась? — спросила она, почувствовав неловкость за свое невнимание к подруге. Она выглядела виноватой, почти как Цезарь, когда его, бывало, застанут в тот момент, когда он только что оконфузился на ковре.