Данута Родес - Маленький белый «фиат»

— Пока нас не схватила полиция.

— Возможно, полиция и не примет этической точки зрения. Но ты не беспокойся, нас не поймают.

— Откуда ты знаешь?

— Просто знаю. Ну скажи, сколько раз я попадалась на воровстве?

— Дважды.

— А, да. — Эстелла забыла о своих трениях с законом. — Но кроме этих двух раз часто ли меня ловили на краже?

— Никогда.

— Вот именно — я знаю, что делаю.

— И как же мы получим эти деньги? — Она ожидала худшего, не зная, впрочем, что бы это могло быть.

— Ты помнишь, как я безнадежно и тоскливо сидела на героине?

— Да.

— Ну и как я доставала на это деньги?

— Напропалую спала с богатенькими, если мне не изменяет память. Я этим не занимаюсь, и, кроме того, у меня нет времени: деньги нужны прямо сейчас.

— Да, я спала с богатенькими, но только с симпатичными. Но я сейчас говорю не об этом. Я, кроме того, и воровала. Я крала одежду, компакт-диски, всякие электрические штучки и сбывала их человеку по имени Клеман. Он скверный человечишко с ужасными волосами, но знакомство с ним было полезным, да и платил он прилично.

— Так…

— Так я звоню Клеману, он подойдет и купит эту штуку, — она указала на маленький и дорогой стереопроигрыватель Жан-Пьера. Он притворялся равнодушным к нему, но Вероника знала, что он безумно его любит.

— Нет, это слишком жестоко, — сама мысль ее покоробила. — Это все равно что украсть у него глаз или ткнуть палочкой в барабанные перепонки. — И она показала, как это делается.

Эстелла покачала головой.

— Слишком уж ты нежная. Что с тобой?

— Но это — его гордость и отрада. Он этого не переживет.

— Ты уже забыла, что ты натворила? Как бы то ни было, у него — твои шесть тысяч франков. Ты думаешь, он когда-нибудь тебе их вернет? Ты ему ничем не обязана, он — дерьмо.

Вероника тяжко вздохнула и приложила руку ко лбу. Ей ужасно хотелось выбраться из заморочки, в которую она попала, и вернуться к нормальной жизни.

— Ладно, звони своему другу Клеману.

— Но он мне не друг, ни капельки. Мне надо позвонить ему из автомата: не могу же я звонить ему отсюда. Посиди пока здесь, я быстро вернусь.

Убедившись, что входная дверь заперта, Вероника присела на диван и, потягивая пиво, старалась отогнать от себя тяжелые мысли о том, в какую историю она попала. Будучи не в силах успокоиться, она встала и прошла к подстилке Цезаря, — она вся в собачьей шерсти. Это напомнило ей о волосах на подушке Жан-Пьера. Она увидела миску Цезаря, большую, светло-коричневую, с его кличкой, написанной большими черными буквами. Она хотела забрать ее с собой, но не смогла, ведь из нее сенбернар пил в последний раз.

Она вспомнила, как Жан-Пьер подарил ей эту миску.

— У меня есть кое-что для тебя, — сказал он тогда, а она спросила, не думает ли он, что у нее день рождения.

— Нет, — сказал он, — я просто хотел подарить тебе вот это, без всякого повода. — Он вручил ей миску и рассказал, что проходил мимо лавки, где их расписывают на заказ, и вспомнил о ней и о Цезаре, и не удержался — купил ее. Такая щедрость и забота выставляли его в новом, таинственном и радужном свете. Но в ту ночь, когда она ушла, он был совсем другим — безжизненным и ушедшим в себя.

Зазвонил телефон, и она чуть не умерла от страха. Но это был лишь телефон, а не полицейская сирена — и она немного успокоилась. Она дождалась включения автоответчика: раздался деревянный голос Жан-Пьера на фоне записей Майлза Дэвиса. Затем она с облегчением услышала голос Эстеллы и подняла трубку.

— Мне пришлось дойти до метро, чтобы найти телефон. Я постою здесь и дождусь Клемана, он меня подвезет. Сейчас он занят, так что мы будем примерно через полчаса.

— Ладно, увидимся. Не забудь: четвертая квартира, нажмешь звонок.

Желая убедиться, что их разговор не записан, Вероника пробежалась по кнопкам, затем присела на диван и принялась заплетать косичку. Она старалась ни о чем не думать — прежде всего о Жан-Пьере.

«Примерно через полчаса», — говорила Эстелла, так почему же всего через несколько минут Вероника услышала, как в замке зашевелился ключ? Эстелла не брала с собой ключей — значит, это не могла быть она с Клеманом, пришедшим за стерео. Вероника поднялась, чтобы убежать в спальню и там спрятаться, но ноги одеревенели, и она осталась стоять как вкопанная, с бутылкой пива в одной руке и сигаретой в другой, глядя на медленно открывающуюся дверь. Она никогда не обращала внимание на то, как скрипят дверные петли, но теперь звук казался ей оглушительным. Несмотря на объявший ее страх, она отрепетировала в уме вступление: «А, Жан-Пьер, прости за тот вечер, может — помиримся…» У нее не было времени придумать объяснение, почему она оказалась в его квартире после того, как он сказал ей, что уезжает в Марсель.