Анатолий Агарков - Как я стал Богом

— Я, буржуй, шоколадок куплю на все деньги, — сквозь дрёму вдруг сказал Звонарь.

— Лопнешь.

— Для ребятишек, чтоб не дразнились.

Наверное, процесс реабилитации повреждённых органов и тканей шёл денно и нощно. Утром после сна, пока Борис трактирщик готовил завтрак из подручных средств, я, как доблестный Ланселот, вызвался проводить местную Женевьеру на процедуры водные. Точнее Надежда обещала показать дорогу к роднику незагаженному нечистотами.

Ключ рождался на склоне оврага, а на дне его впадал в малюсенький водоём — лужу размером с ванну.

— Здесь и стираюсь, — Надежда объявила и, как была одета, в воду ухнула.

— Ах, хороша водица! Ох, холодна водица! — вопли купающейся нимфы огласили овражек. — Буржуй, спускайся, спину мне потрёшь.

— Нет, государыня-матушка, мы не поместимся вдвоём, — пристроился к ключу у его истока и всполоснул лицо.

Потом некстати вспомнил, что контужен и имею причуды падать под ударами в мозжечок. Попробовал лишь дёрнуть головой, и подзатыльник получил. Рухнул в ручей, скатился вниз, попал в лапы Кащеевне.

— Что, худо? — сообразила Надюха, глянув мне в лицо.

Показал пальцем в рот — сейчас рванёт.

— Попей, попей водицы, я вытащу тебя, — Кащеевна взвалила меня на плечо и, надсадно хрипя лёгкими, свободной за кусты цепляясь рукой, скользя гипопотамовыми ступнями по крутому склону, выбралась из оврага.

— Итить сможешь? — поставила меня на землю.

Я тут же сел — земля качалась. Вот чёрт! Сюда шёл ни о чём не думал, в овраг спустился.... Откуда приступ?

— Допру, — Надюха объявила, взвалила на себя, лишь поменяв плечо.

У костра всё было готово к трапезе.

— Будешь, буржуй? — пригласили и меня.

— Спасибо, отлежусь.

— Опять его тряхнуло, — поведала Кащеевна.

— Тряхнуло или трахнула? — Упырь хихикнул.

— Есть не будешь, сил не будет, — заметил Уч-Кудук. — Не поправишься.

— Он же инопланетянин, — вступился трактирщик. — Святым духом сыт.

И был дважды прав. Я лежал, закрыв глаза, успокаивая карусель. Вместе с ней отпускала тошнота. Идти никуда не хотелось — поспать бы мне сейчас и проснуться с бодрым чувством, внезапно кинувшим в овраге. Между тем, бичи, закончив завтрак, засобирались в путь.

— Сможешь идти, буржуй?

— Да, — я поднялся.

— День жаркий будет, скинь пиджачишко, — посоветовала мокрая Кащеевна. — Пока дойдём, рубашка и штаны подсохнут.

— Возьми меня за руку, — попросил, закрыв глаза. — Поводырём послужишь.

Надюха взяла под руку и бодренько, и скоро проволокла меня от щебзавода до коттеджного посёлка. На краю Сиреневой улицы остановились посовещаться.

— Какой, говоришь, дом, — руководство операцией принял Уч-Кудук, — двенадцатый? Ну, вот что, цыганским табором туда мы не пойдём — поодиночке, с интервалом. И глазеть во все моргала — всё подмечать, запоминать. Потом расскажет каждый, что увидел.

Завидуй, Билли — штурм мозговой атаки.

— Тебе, Звезданутый, вообще не стоит там светиться — обойди улицей другой.

— Да пусть сидит, — Кащеевна вступилась. — А мы только туда и сразу же обратно.

— Годится, — согласился Уч-Кудук и дал команду. — Первый пошёл.

И пошёл первым. В ремках бомжа, походкой франта. Артист!

Вернулся с деловым настроем:

— Кучковаться не будем — все по рабочим местам. Обсудим вечером.

И в город подался. Следом остальные мужики, прошвырнувшись по Сиреневой.

— Посиди, — Надюха мне, — я шилом.

Утопала в разведку. Когда вернулась:

— Ништяк ты дом себе отгрохал.

— Приобрёл, — поправил я.

— А где ж молодка?

— Не знаю. Деньжат добудем — разыщу.

— С таким-то хренделем кому ты нужен будешь?

Я промолчал.

— Куда идём? — спросил, когда покинули район элитный.

— К церкви. Посидишь там у ворот, глядишь, чё накидают.

Мне не хотелось попрошайничать.

— Может, я на базу, самоходом?

Голос Кащеевны построжал:

— Э, брось свои буржуйские замашки — все должны пищу добывать.

— Да я разве отказываюсь — нищенствовать противно.

— А на что ещё годишься? Молчи уж, Ванька-встанька — отпущу и упадёшь.

Притащила меня к церкви.

— Садись.

Сдёрнула пандану на низ лица.

— Кепочки не хватает — во что ты будешь мелочь собирать?

Отыскала картонную коробку, поставила у моих скрещенных по-турецки ног, бросила два медяка.

— Для почину. Ну, я пошла.

Отошла, вернулась.

— Тебе алмаз в дыру бы вставить — ну, вылитый Будда, индейский бог.

И тут меня пронзила мысль.