Анатолий Агарков - Как я стал Богом

Да только оконфузился — на бабку, слонявшуюся по кладбищу, чуть не наступил. Слышу шелест, шорох, шёпот. Открываю глаза — старая пятится, крестится и бормочет.

Так представьте себя на её месте — безлюдное кладбище, и, вдруг, откуда ни возьмись, пугало огородное, в мятой перепачканной одежде, с чёрными ладонями и дыркою во лбу, закрыв глаза, накатывает. Как ещё бабульку кондрашка не хватила?

Что сказать, как утешить? Плюнул и в сторону пошёл — черти тебя носят!

Да только все мои повороты нынче плохо кончаются. Швырнуло меня в бок сначала, а потом спиной через оградку — только туфли друг о дружку сбрякали.

Бабка мигом успокоилась — картина-то ясная.

— И-ии, нажрутся и бродют, черти вас задери.

И, плюнув в мою сторону, прочь побрела.

Инцидент навёл на мысль. Ну, ладошки не отмыть — проще их в карманы спрятать. А вот черепно-мозговую.... Ленту траурную содрал с венка, вдвое сложил и голову перевязал — получилось что-то вроде панданы.

Двигаем дальше.

Дорога от кладбища одна, город знаю, как пять своих пальцев — дойду, обязательно найду дом на Сиреневой улице, обниму Наташу, поцелую Катюшу, браслет надену, переверну этот мир, и долго-долго буду трясти. Другого обращения он не заслуживает.

На дорогу вышел с посохом в руке. Ну, посох не посох, палка от оградки, а свою функцию исполняет. Тук-тук, тук-тук — раз по асфальту, раз по гравию — иду обочиной, закрыв глаза, и путь себе прощупываю.

Заслышав шум машины, в кювет спустился, сел передохнуть.

Вобщем-то не устал, физически, по крайней мере, а вот с душою нелады. Расстроились струны её, какую не тронь — фальшивит. Что я Билли плёл тогда? Мол, опека мне твоя обрыдла, надоела, хватит — хочу своим умом пожить и в этом мире. "Не скучно будет одному среди непосвящённых?" — он спросил. А я? "Мне нет, а ты себе найдёшь другого — вон сколько Гладышевых в Зазеркалье — и посвятишь". Обидел друга, эгоист. Перенадеялся и влип. Теперь дерьмо хлебаю полной ложкой.

Я, Билли, так думаю, если выпутаюсь отсюда, заживём с тобой другой жизнью — обустроим Коралловый остров, всякой твари разведём по паре, имеющуюся приручим, и время будем проводить в беседах философских ....

Машина притормозила напротив, опустилось тонированное стекло.

— Отдыхаешь, дедушка? — молодой человек поднял на лоб солнцезащитные очки.

В задней дверце тоже стекло опустилось. Приятной наружности дама пригласила:

— А подойдите к нам.

Я сидел, не шелохнувшись, безучастно взирая на мир, машину и её пассажиров.

Дверца открылась, женщина опустила на землю маленькую девочку в нарядном платьице, плюшку подала.

— Угости.

Малышка в кювет сбежала, напротив встала и гостинец протянула.

— На.

Улыбчивая, пригоженькая, с вздёрнутым носиком и васильковыми глазками — как наша Катюшка.

Принял из маленькой ручки подношение, а поцеловать, погладить, даже поблагодарить не решился — только поднялся, опираясь на посох. И долго стоял, глядя вслед проехавшей на кладбище машине.

Нет, Билли, если перевернём этот мир, долго трясти не будем.

Развилка. Пойдёшь налево — в город попадёшь, направо — в коттеджный посёлок, именуемый финскими домами. Былинного здесь камня не хватает: в тюрьму — налево, а в семью — направо. Как говорится, выбор не велик.

И вот я на Сиреневой улице. Чувствуешь, дружище Билли, приближение моё? Ни черта не чувствуешь, а то бы выбежал навстречу. И я представил.... Бежит ко мне Катюшин пудель, в зубах оптимизатор.

Пёс был, браслета не было. Огромный, неизвестно чей, ротвейлер злобным лаем обдал меня, слюной прутья ограды. Чья ты, зверюга? От недоброго предчувствия защемило сердце.

Нажал кнопку звонка — сим-сим, откройся. Ещё нажал.

— Какого.... на хрен! — от дома к калитке, в трико и майке, брюшком вперёд мужик незнакомый семенил.

— Здравствуйте. Я извиняюсь, спросить. Здесь совсем недавно жили друзья мои, — взялся за прутья решётки и убрал пальцы в тот самый момент, когда клыки ротвейлера готовы были в них вцепиться.

— А теперь я живу, — объявил незнакомец.

— Где прежние хозяева? — продолжил опасную игру с ретивым стражем.

— А хрен их знает. Мужик, говорят, повязан, а бабу выгнали, — новый владелец дома с пристрастием наблюдал погоню зубатой пасти за моими руками.

— У неё ребёнок был.

— Вместе и турнули.

— Не знаете куда?

— Я с ними не общался.

Кровью окрасилась собачья слюна. Мне стало псину жаль, и я убрал в карманы руки.

— Как вам достался дом?