Анатолий Агарков - Как я стал Богом

— Всяку дрянь.

— И ты привыкнешь, если дом не вспомнишь. Может, кочевряжишься? Так зря — мужики тебя задаром не выпустят отсюда.

— А ты?

— Что я?

— Ты помогла бы мне бежать?

— И-и-и-и, бегун. Ты хоть ползком-то можешь? А проползи-ка до двери. Не хочешь — встань на ноги. Ну, встань, встань — я погляжу.

Я выпростал из-под Надюхи ноги, не без труда, но поднялся на них. Голова держала — в смысле, не кружилась. Натянул брюки, застегнул молнию.

— Ты со мной?

— А пройдись.

Кащеевна взирала на меня почти что с материнской нежностью.

Сделал шаг, второй.... И чёрт меня дёрнул кинуть взор в сторону. От резкого толчка в области мозжечка меня швырнуло назад. Как не махал руками, пытаясь сохранить равновесие, как ни взбрыкивал ногами, пол из-под меня выскользнул, поменялся с потолком местами, а потом рухнул с высоты прямо на лицо. Бетонный пол, с которого вороватые руки сняли паркет.

— И-и-и-и, ходила. — Кащеевна перевернула меня и затащила на голые свои бедра, ногтём выковыривала застрявшие камушки из кожи лица. — Я, когда напьюсь, такая же.

— Вроде не очень пьян, — посетовал.

— Вот скажи, буржуй, на что ты годен? Не имени своего не помнишь, ни дома — денег с тебя не получить. Ходить не можешь — обуза ты. Мужики ещё немного потомятся и бросят свою затею, тебя бросят — как станешь жить? Хоть бы хрендель работал, а так....

Она хлопнула ладонью в пах.

— Вон, никакой жизни. Другой мужик сейчас бы в три погибели согнулся, трясясь над сокровищем своим, а ты....

Кащеевна допила из бутылки и завалилась на бок.

— Спать буду. Замёрзнешь — подкатывай. Всё врут про меня мужики ....

Я холода не ощущал, спать с нею бок обок не собирался. Лежал, смотрел в два чёрных квадрата, как картины на серой стене — звёздные ландшафты в окнах выбитых. Вон там, кажется, дугою выгнула хвост Большая Медведица. Выше Малая должна быть — не видать.

Наверное, не спит и смотрит в небо звёздное моя Наташа, в тонком, китайского шёлка, пеньюаре у раскрытого окна. Иль из кровати, притиснув уснувшую Катюшу. Что будет с вами, милые, если не сумею выбраться из этой ямы выгребной?

Едва рассвет обозначил контуры помещения, поднялся на ноги. Мне хотелось проверить свербевшую в повреждённом черепе мысль: можно ходить — головой вертеть нельзя.

Поднялся и прошёл, как истукан — прямо лицо, ни взгляда в сторону. Присел, развернулся на корточках, поднялся и в обратный путь.

Хожу. Хожу! И пол из-под ног не скачет, и голова при этом не вальсирует. Главное — не делать ею резких движений.

Это открытие не должно стать достоянием гласности. Пусть бичи по-прежнему считают меня беспомощным. Потому, находившись, сел у стены и принялся ожидать пробуждения Кащеевны иль смены караула. Но манили, как запретный плод, оконные проёмы. Хоть одним глазком взглянуть с высоты второго этажа на окрестности. Может, город увижу, и буду знать, в какой он стороне. После неудачи с лидерством, вернулась мысль о побеге.

Поднялся на ноги, пошёл. По телу холодок — а ну, как кувыркнусь в окно второго этажа, и мордой — обо что там? Ткнулся в межоконную стену, спустился на пол — без выгибонов, так надёжней. На четвереньках добрался до проёма, уцепился за кирпичную кладку, высунулся наружу. Вижу карьер, справа цех, слева темнеет котельная....

Вот башкой крутить нельзя — тошнит. Где же город?

Вижу карьер, дорогу, лес.... и зарю за ним. Там должен быть город — ночное зарево огней. Вспомнил: я уже был возле поганого карьера и на щебзавод с Рамкуловым заглядывали — в планах было реанимировать производство.

Далековато. Идти вокруг карьера, потом через лес, кладбище. Можно по дороге, но так ещё дальше.

План побега созрел — нужно подгадать момент, когда бичи опять упьются, ноги в руки, голову прямо ....

Дневного сторожа для меня не нашлось.

— Можа ты? — спросили Надюху.

— Да толку-то — не мужик ён, не му-жик.

— Дак что же, здесь запрём?

— А если сиганёт в окно?

— Убьется — туда дорога.

— Дак мы же за него выкуп хотели.

— Сдаётся, ни хрена нам за него не дадут.

— Тогда чего валандаться — башку разбить да и сожрать.

— Обожди с башкой, — вступилась Надя. — Сам помнишь, как прибился — ради Христа просил. Два дня подряд жрал всё, что ни давали — едва сумели накормить. А этот скромненький, не просит ничего.

— Так запирать-то будем?

— Запрём, а там будет видно: сиганёт, так вечером со свежениной будем.

Я сидел ко всему безучастный, спиной к стене и вытянув конечности. Только мысли скакунами вдаль неслись — вот он момент: один и без охраны. Задача, правда, усложняется: второй этаж не первый, но и не третий, слава Богу.