Роберт Блох - Рассказы. Том 3. Левша Фип. [Компиляция, сетевое издание]

— Это анестезия, — сказал я ему. — А тебе не нравятся мягкие пастельные оттенки на картинах и гобеленах? Разве тебе не нравится спокойное богатство, скажем, прекрасного восточного ковра?

— Ковры! — прорычал Левша Фип.

— Но ты не…

— Ковры! — взвыл Фип. — Жуки на коврах!

— В чем дело, чувак? Я только спросил, любишь ли ты ковры.

Брови Фипа ощетинились, как две зубные щетки. Он наклонился еще ближе и проговорил сквозь сжатые губы:

— Ковры для кружек, головорезов и слизняков, — проскрежетал он. — У меня дома на полу только плитка, линолеум или пустые бутылки из-под джина. Ковры никогда!

— Почему? Что ты имеешь против ковров?

— Ты меня об этом спрашиваешь? Может быть, я не рассказывал тебе про поход на аукцион Оскара?

— Может быть, — ответил я. — Я никогда не знал, что ты ходил на аукцион.

— Это последнее, что я посетил, — пробормотал Левша Фип, закрывая глаза. — Когда я думаю, что из этого может случиться со мной, холодный озноб пробегает по моему позвоночнику как по ипподрому.

Что-то в голосе Фипа заставило меня захотеть услышать эту историю. А может, дело было в том, что он схватил меня за лацканы и держал так, чтобы я не мог убежать.

— Я расскажу тебе о своем опыте с ковром, — пробормотал он. — Тогда мы сможем оттаять.

— Зачем?

— Потому что, — прошептал Левша Фип, — это превратит твою кровь в лед. Я сидел, медленно охлаждаясь, пока Фип разматывал язык…

Как ты знаешь, я личность довольно активная. Просто живчик. Лень сводит меня с ума. Ну, однажды встаю я рано утром, готовый к большому дню. Я как раз вытаскиваю пробку из своего завтрака, когда понимаю, что делать нечего.

Это ужасное чувство для такого амбициозного парня, как я, но это правда. Сегодня мне вообще нечего делать. Гонки не проводятся. Никаких футбольных матчей не будет. Все пинбол-автоматы закрыты. В бильярдной Болтуна Гориллы даже не играют в кости. Другими словами, делать нечего.

Естественно, любой здравомыслящий гражданин поймет, что единственный выход — это забраться обратно в постель, пока не откроются бурлескные шоу. Но сегодня я весь пронизан энергией, поэтому решаю выйти и прогуляться. Я ковыляю вниз по старой улице примерно с час, когда обнаруживаю, что подхожу к магазину Оскара. Этот безработный Оскар — парень, что управляет секонд-хендом в конце улицы. Свое прозвище он получил за большие вывески, которые развешивал по всему фасаду своего дворца.

Над магазином висит большой баннер во весь фронт:

ПРОДАЕТСЯ БИЗНЕС

БУДЕТ СВОБОДНО ЧЕРЕЗ ТРИДЦАТЬ ДНЕЙ

ИСТЕКАЕТ ПРИНУДИТЕЛЬНАЯ ПРОДАЖА-АРЕНДА

Трудно прочитать слова на этих вывесках. Они сильно выцвели, потому что прошло должно быть около двадцати лет. Но у Оскара сегодня новые.

СНИЖЕНИЕ ЦЕН

говорит первая вывеска.

ПОЛНЫЙ ЦЕНОРЕЗ

говорит вторая.

ЦЕНЫ ИСТЕКАЮТ КРОВЬЮ

заявляет третья.

Есть еще одна прямо под ними, которая гласит:

ОГНЕННАЯ ПРОДАЖА

Но я не обращаю на это внимания. Безработный Оскар из тех, кто начинает распродажу каждый раз, когда закуривает сигару. Что случается довольно часто, потому что Оскар находит много сигар перед бордюром. Вывеска, которая меня интересует, висит над дверью.

АУКЦИОН СЕГОДНЯ!

Конечно. Я заглядываю внутрь и вижу множество образцов вокруг большого прилавка; Оскар стоит за ним, похожий на судью с молотком в руке. Так что я думаю, что у меня есть время, и я смогу убить его, взглянув на этот аукцион. Я вхожу внутрь и слушаю, как Оскар начинает разглагольствовать.

— Джентльмены, — тявкает он, как будто в толпе кто-то есть. — Как вы знаете, сегодня мы продаем поместье покойной миссис Бобо Щупс. Мы имеем честь распоряжаться домашним имуществом этой миллионерши — ее драгоценной коллекцией старых мастеров, ее антиквариатом и сокровищами искусства, ее бесценными восточными диковинками.

Затем он начинает продажу. Ну, чтобы сделать длинную историю утомительной, он не так горяч. Вещи, которые он продает на аукционе, очень высокого класса, но клиенты — нет. Они предлагали всего полдоллара или доллар за все прекрасные картины и керамику. Это позор — я не заядлый коллекционер искусства, но из того, как он это описывает, я вижу, что это все настоящий Маккой, если восточная мебель когда-либо была сделана любым Маккоем.

Бедный Оскар разогревается и потеет. Он хватает пару горшков и машет руками.

— У меня здесь два великолепных образца династии Сун, — говорит он. — Две изысканных китайских плевательницы.