Роберт Блох - Рассказы. Том 3. Левша Фип. [Компиляция, сетевое издание]

Потом дверь закрывается, и я остаюсь связанным. Я хрюкаю, стону и борюсь с собой, но не могу высвободить ноги. Наконец я скатываюсь с кровати на пол. Этого достаточно. Я больно расшибаю голову, но развязываю узел. Шатаясь, я спускаюсь к телефону и смотрю на номер штаба артиллерии. Я звоню, но никто не отвечает. Тогда я решаю позвонить в полицию — пока не вспоминаю, что этот невидимый костюм — военная тайна. Кроме того, будет звучать не очень-то хорошо попросить полицейских преследовать невидимого человека в полночь. Так что остается только одно. Паккард Гэллстоуна еще стоял снаружи. Футци конечно же уехал на другом автомобиле.

Я с трудом сажусь в машину, у меня болят ноги, но мне совсем не трудно разогнать машину до девяноста в час. Когда я думаю о том, как этот невидимый маленький японец крадется и пытается убить Горгонзолу и украсть его планы, я знаю, что нельзя терять времени. Ровно через семь минут я подъезжаю к старому пункту назначения. Заведение темное, но открытое, и я очень быстро поднимаюсь по лестнице на второй этаж. В кабинете горит свет, дверь открыта. Они внутри — и я вижу по открытой двери, что Футци с ними. Невидимый. Я на цыпочках вхожу и заглядываю внутрь. Вокруг стола сидят четыре персонажа, и это точно.

Горгонзола с ними. Перед ним открытый портфель, и он говорит очень быстро. Но я единственный, кто видит, что за ним. Это неподвижно висит в воздухе, но готово к действию. Большой черный револьвер в руках невидимого японца. Я бросаюсь в дверной проем и хватаю револьвер. Криков много, но я держу оружие в руках. Затем раздается настоящий вопль. Естественно, все эти птицы видят только меня, размахивающего ружьем. Они не видят никакого невидимого Футци, и я не могу кричать им, чтобы они искали его. Он может прятаться где угодно в комнате, и никто его не заметит.

Поэтому я просто разворачиваю пистолет, направляю его в идеальное яблочко и стреляю в Футци. И именно так я сохраняю военную тайну.

Левша Фип перестал размахивать сельдереем и сунул его в рот.

— Теперь я понимаю, почему ты расстроился, когда я сказал, что не вижу тебя, — сказал я. — Должно быть, у тебя был большой опыт по этой части.

— Конечно. Но теперь все в порядке. Горгонзола дал артиллерийскому отделу свою новую химическую формулу невидимости, его жена дала Гэллстоуну свободу, а я дал этому маленькому японскому шпиону свинцовую пилюлю.

Я закашлялся.

— Насчет того случая с японцем, — сказал я. — Меня беспокоит только один вопрос.

— Да?

— Ну, ты сказал, что на нем был невидимый костюм, и никто его не видел. И все же тебе сразу удалось застрелить его. Как?

Фип покраснел.

— Не люблю говорить точно, — признался он. — Но упомяну, что у меня возникли подозрения в ту ночь, когда Футци околачивался поблизости, желая заполучить костюм. Я решаю придумать, как сделать костюм менее незаметным, на случай, если его будет носить кто-то другой. Так я и сделал, и в результате, когда Футци надел его, он дает мне цель, которую сам не заметил, ведь он торопится надеть его.

— Какую цель? — настаивал я.

— Отказываюсь говорить, — ухмыльнулся Фип. — Все, что я могу сказать, это то, что перед тем, как запереть невидимый костюм на ночь, я взял ножницы и вырезаю большую дыру в седалище невидимых штанов.

Когда Левша Фип подошел к моему столику в заведении Джека, я вскочил на ноги, задыхаясь от несварения.

— Позволь мне смахнуть это с тебя, — сказал я. — Нервы этих неосторожных официантов заставляют их проливать подносы, полные китайского рагу на костюм.

Брови Фипа поднялись и закружились над его худым, угрюмым лицом. Его рука жестом пригласил меня обратно на мое место.

— Никто не пролил на меня китайское рагу, — поправил он. — Это не овощи — это ткань моего костюма.

Я взглянул еще раз. То, что я увидел на костюме Фипа, было больше похоже на вязь, чем на плетение. Ткань его костюма диссонировала разноцветными вставками. Когда Фип сел, я покачал головой.

— Не понимаю тебя, Левша, — пробормотал я. — Эта кричащая одежда, которую ты носишь — у тебя такие предпочтения в цвете! Ты когда-нибудь носишь что-нибудь спокойное?

— Конечно, — огрызнулся Фип. — Наушники.

— Я имею в виду, почему эти ужасные узоры и цветовые сочетания? Разве ты не любишь красоту?

— Конечно. Мне нравятся блондинки.

— Нет, — поспешно поправился я. — Я говорю об эстетике.

— Эстетика? У меня была эстетика в прошлом году, когда мне выдернули миндалины.