Евгений Шатько: Пятеро на леднике

— Да, да… пожалуйста… расскажите… — наперебой заговорили мы с Микой фальшивыми голосами.

Академик не ожидал такого нападения здесь, растерялся, но тут же спохватился.

— Как то есть об Эйнштейне? Я с ним не был знаком.

— Ну, о его теории, — легко уступила Лиля.

Константинов тяжело вздохнул.

— Вы все равно ничего не поймете! — сказал он уныло.

— Нам не надо ничего упрощать, правда, Мика? — спросила Лиля.

Мика хотел взять кружку правой больной рукой и едва не уронил. Лиля удержала кружку и поставила перед ним.

Мика взял ее руку, пожал и не отпустил.

— Что ж, попытаюсь, — начал академик. — Как бы это вам попроще…

Я не мог отвести глаз от их соединенных рук…

— Теория относительности, как вам известно, была выдвинута более полстолетия назад… — заговорил академик.

Слова его доходили до меня точно из далекой комнаты. Я ничего не понимал, я только видел их руки. Вот они разъединились. Мика взял кружку, отпил, и опять сплелись их пальцы. Лиля, приготавливаясь слушать долгую лекцию, вздохнула и придвинулась к Мике поближе. Он что-то тихо ей сказал, она засмеялась и погрозила ему пальцем. Между ними возникло то общее, чего порой нельзя добиться годами… Трещала свеча, метались по стенам наши фиолетовые тени. Говорил, все более увлекаясь, академик, а им было хорошо вдвоем. Я отвернулся…

— Пространство… время… движение… невозможность абсолютного вычисления… — объяснял что-то мудреное Константинов.

Я для них сейчас так же далек… как вон та звезда, которая только что завиднелась в треугольнике неба за палаткой и, дрожа, разгорается в бесконечном холоде вселенной.

— Ну, вот вам и теория относительности! — Академик взъерошил волосы и победоносно взглянул на нас. — Вы что-нибудь поняли?

— Конечно… замечательно… большое спасибо! — отвечали мы наперебой.

— Почти все понятно, — сказала Лиля.

— Ну, это вы мне не заливайте насчет понятности, — добродушно возразил Александр Дмитриевич и вдруг обратился ко мне: — А теперь, милостивый государь, у меня просьба к вам. Предупреждаю, просьба не совсем обычная. А именно: возьмите меня с собой на ледник! — Он снял очки и, помахивая ими, вызывающе посмотрел на нас. Мы все опешили и молчали. — Вот так. Прошу покорно. Получили лекцию — расплачивайтесь! Ничто не делается даром в этом мире.

Я не знал, что ответить.

— Вместе с вами я перейду ледник, спущусь в долину, доберусь до места, откуда летят самолеты. Между прочим, я альпинист и даже мастер спорта.

— Да брось ты раздумывать! — накинулась на меня Лиля. — Соглашайся, и все! Правда, Мика?

Мика, разумеется, был того же мнения. Еще бы, сейчас они заодно! Им сейчас все кажется прекрасным и возможным: предложи лететь на воздушном шаре — полетят.

— Хорошо, согласен, — говорю я академику. — Пойдете с нами.

Вечером я долго не мог заснуть, думал о Лиле и о Мике. Говорил себе: «Что ж, возьми и этот груз на плечи… Иди, держись… упала твоя звезда… Иди… Этот груз ты не сможешь сбросить с плеч никогда, никогда…»

Утром мы покинули поляну, залитую солнцем. Ведем лошадей через камни, кипящие потоки, проходим по плитам плотного снега на берегах. Воздух все резче и холоднее. Ветер с ледника отметает, выдувает все лишнее, вчерашнее.

Я делал все, что положено: тащил своего охромевшего Серого, убеждал Памира, что он сумеет один пройти обратно, соображал, как бы удобнее убедить академика взять поменьше груза, когда мы оставим лошадей, а сам все думал о Лиле…

Вот и последняя трава. Здесь мы должны подниматься на ледник. «Прощай, зеленая!» — как говорят альпинисты.

Лошади осторожно ступают на лед. Вблизи он не черный, а грязный, мокрый. Лошади боятся льда и ставят истертые подковы осторожно, точно на битое стекло. Оскальзываясь, лезем на лед, а навстречу нам поднимаются торосы.

Мы заходим в их лабиринт.

Нас окружают разрушенные замки, шпили и спины драконов — все из зеленоватого, прозрачного льда. Лучи невидимого солнца скользят над нами и оплавляют янтарем верхушки торосов.

Останавливаемся развьючить лошадей. Памиру пора обратно.

Мы связываем лошадей — одну к седлу другой. Я пожимаю холодную черную ладонь Памира.

— Ну хоп, Памир. Спускайся осторожно.

Все молча пожимают Памиру руку.

Только Пайшамбе на родном языке горячо говорит ему что-то наставительное. Памир берет за повод переднюю лошадь и идет не оглядываясь. Мы смотрим ему вслед. Он уходит в торосы, его фигурка рядом с лошадьми кажется совсем маленькой.