Джон Пристли - Король демонов

Труппу, набранную для Большой Ежегодной Рождественской Феерии Тома Барта в старом браддерс-фордском театре «Ройял», раздирала склока. Труппа эта совсем не была «компанией веселых друзей», каковую составлявшие ее актеры усердно изображали – при любезной помощи местного рецензента – на страницах «Браддерсфорд геральд» и «Уикли геральд баджит». Актриса, игравшая Первого мальчика, сказала своему мужу и еще пятидесяти пяти разным лицам, что она может работать с кем угодно и прославилась благодаря этой способности, но что на этот раз дирекция отыскала и пригласила на роль Первой девочки единственную в своем роде актрису, из-за которой никто уже не может работать ни с кем. Первая девочка сказала своей приятельнице, Второму мальчику, что Первый мальчик и Вторая девочка все портят и могут очень даже просто погубить спектакль. Королева фей то и дело подчеркивала, что по причине всем известной мягкости своего характера она не хочет поднимать шума, но что рано или поздно Второй девочке придется услышать кое-что не слишком приятное. Джонни Уингфилд заявлял, что публика ждет прежде всего хорошей, крепкой игры главного комика, которому на сцене должна быть предоставлена полная свобода, но кое-кто этого еще не уразумел. Клоуны Диппи и Доп-пи намекали, что, будь здесь даже две сцены, Джонни Уингфилду все равно их было бы мало.

Но все были согласны в одном, а именно в том, что во всей провинции нет лучшего демона, чем Кирк Айртон, приглашенный Томом Бартом специально для этого спектакля. Феерия называлась «Джек и Джил» [1], и те, кому любопытно, какое отношение имеют демоны к Джеку и Джил, двум простодушным ребятишкам с бадьей воды, должны пойти на ближайшую рождественскую феерию, после чего их представление о сказках чрезвычайно расширится. Кирк Айртон был не просто демон, но Король демонов, и при первом поднятии занавеса он стоял на тускло освещенной сцене перед небольшим хором демонов-слуг – местных баритонов, которым платили по десять шиллингов за вечер. Айртон подходил для этой роли – он был высокого роста, лицо имел прямо-таки сатанинское и к тому же отлично гримировался; кроме того, что еще важнее, он соответствовал ей и в вокальном отношении – у него был потрясающий бас самого демонического тембра. Он много раз пел Мефистофеля в «Фаусте» в хорошей гастрольной труппе. Поистине у этого человека в прошлом было прекрасное будущее. Если бы не одна слабость, он никогда не попал бы в феерию. Беда была в том, что он уже давно завел привычку больше чем надо «закладывать за галстук». Все называли это так. Никто не говорил, что он слишком много пьет, но все единодушно утверждали, что он «закладывает за галстук». И теперь трудно было поручиться, что все сойдет благополучно.

Айртон начал репетировать свои два номера с таким увлечением, что пустая заброшенная галерка сотрясалась от звуков его могучего голоса, но на следующих репетициях появились зловещие признаки «закладывания за галстук».

– Все в порядке, мистер Айртон? – обеспокоенно спросил помощник режиссера.

Айртон поднял свои страшные сатанинские брови.

– Конечно, – ответил он хрипловато. – Что вас тревожит, старина?

Тот поспешно объяснил, что он и не думает тревожиться, и продолжал:

– Все будет отлично. Ваши два номера – это как раз то, что нужно здешней публике. В этих краях вообще народец очень музыкальный. Да вы же знаете Браддерсфорд. Вы тут уже выступали.

– Выступал, – мрачно подтвердил Айртон. – И ненавижу этот проклятый городишко. Сдохнуть можно со скуки. Совершенно нечем заняться.

Нельзя сказать, чтобы это заявление обнадеживало. Помощнику режиссера было слишком хорошо известно, что Айртон уже нашел себе занятие в городе, и его восторженное описание местных полей для гольфа не имело успеха. Айртон, кажется, ненавидел и гольф. Положение становилось угрожающим.

Премьера должна была состояться на второй день рождества. К полудню стало известно, что Кирк Айртон был замечен в курительной комнате «Бочарной гильдии» недалеко от театра, где он весьма основательно «закладывал за галстук». Его видел там один из рабочих сцены. («Как он лакал – честное слово, я глазам своим не поверил», – сказал этот джентльмен, на которого вполне можно было положиться при оценке чьей-либо поглощающей способности.) Оттуда, как выяснилось, Айртон исчез вместе с несколькими такими же шумливыми субъектами, из которых двое, по общему мнению, были жителями Лидса; а в Браддерсфорде знают, что такое жители Лидса.